Не можешь уснуть — эти яблоки, словно планеты,
Срываются с веток и долго летят в пустоту.
Но, падая вниз, так отчаянно молятся ветру —
Подхватит, спасёт и подвесит обратно к утру.
Во что бы поверить, пока не случился декабрь
И птичий исход не затеял всерьёз Моисей,
Прогнав в небеса надоевший смеющийся табор,
Ворующий манну с его опустевших полей?..

Где чёртовы книги из всех Ватиканских архивов,
И что мне читать, когда месяц заносит косу?
Мой город так стар, что уже и не помнит отливов,
Уйдя, словно раненый кит, в золочёную тьму.
Размыты все строки, покрыты чернилами шпили,
И верят другие, что волны над ними — закат.
Касаюсь рукой невесомого острого киля —
Ещё одна ночь проплывает, окончив парад
У сонных парадных, не слышащих выстрелов пушек,
Огня артиллерии, криков: «Зачем?» и «Ура!»
Уснуть не могу — в этом мире так много игрушек,
Уверенных в том, что придумана ими игра.

И падают яблоки, тихо покинув орбиты…
Я буду один, если ты ненароком уснёшь.
В полях Моисея ни птиц, ни египетской свиты —
Кому рассказать про твою флорентийскую брошь,

Про то, что фарватер проходит по центру ладони?..
Срываются яблоки, долго летят в пустоту,
И где-то Лилит продаёт их на узком перроне
Любому, кто выйдет в ночи постоять на ветру.

Срываются яблоки… Падают выше и выше.
И бродят по городу в поисках снега волхвы…
Мне нравится слушать, вернее, мне нравится слышать,
Как город молчит, как приносятся волнам дары.

Срываются яблоки.