— Тань, выходи!
Акациевый двор.
В балконных рамах паруса из штор —
зелёных, красных, в ромбики, в полоску.
Копчёный ветер жёстко, как расчёской,
укладывает тополь на пробор,
не умолкает воробьиный спор
и бой за просо.
— Танюха, выйдешь? Мы идём за клуб,
там Юркин брат приехал из Прилук —
он жарит шашлыки на всех. Скорее!
И в кедах по проросшему пырею
бежим мы к самобранному столу,
в карманах хлеб и сладкий синий лук,
а солнце греет —
льняное.
Не апрельское ничуть.
— Танюх, пропустишь, — издали кричу
и щурюсь от полуденного глянца.
— Мне в музыкалку, а потом на танцы, —
Танюха чуть не плачет по мячу,
с которым я расхристанно лечу
в пространство.
В эфире всё спокойно. Нет войны.
«И глохну я от этой тишины…» —
по радио опять «Рабочий полдень».
А где-то дрель висок и стену долбит,
перебивая шорохи весны,
и тени неприкаянно длинны,
а звуки долги.
Окно закрылось. Танька не придёт,
опять мне от ворот да поворот.
На лавочке сидит, накинув китель,
Танюхин дед, большой любитель выпить, —
он трезв, на удивление, побрит.
— Тревожно что-то, — тихо говорит, —
иди домой, сынок… А вы не врите, —
и жёлтым пальцем облаку грозит.
И я иду. Я по уши в грязи —
откуда столько пыли — прямо липнет?
За клуб иду.
Конец апреля.
Припять.
Фото из инета: Припять до аварии