Не дай вам бог испытать настоящей любви.
Она больнее занозы с размаху под ноготь.
Зуб, проросший до пяток. И рви — не рви,
толку не будет. Можно даже не трогать.
Она — состояние нарисованных в книге зверей.
Одинаково далека и от похоти, и от дружбы.
Чувство к снежинке: лучше умри — не грей.
Я не человек. И ничто нечеловеческое мне не чуждо.
Будь ты хоть пропасть, хоть рыдание, хоть змея,
хоть неизвестная форма морского гада.
Та, кого я люблю, понимает, о чём это я.
Большего и не надо.

Чёрная месса, жёлтая пресса,
ветер поднялся, ветер утих.
Бесы в России больше, чем бесы,
им нелегко, помолитесь о них.
Русские бабы над Голиафом
плакали б, только волю им дай.
Пусть журавли улетают к жирафам.
Ну и прекрасно. Ну и гуд бай.
Скоро начнутся снежные дали,
белые всходы бурых полей.
Друг, не спеши — вы уже опоздали.
Корку отрежешь — с горкой налей.
Беса накормят, беса напоят:
русские бабы лучше других.
… показать весь текст …

Ни дрожанья монгольской тугой тетивы,
ни французов. Тоска да растрата.
Что-то важное очень ушло из Москвы,
слишком пластиковой для разврата.
Одинаково пыльно в руинах идей —
что имперской, что псевдосоветской.
Телефоны впиваются в лица людей,
словно белые лампы мертвецкой.
Вместо розовощёкой весёлой вдовы —
незнакомка с разглаженной кожей.
Богатырская похоть ушла из Москвы,
упыри Достоевского — тоже.
Даже плюнуть уже не осталось слюны,
а не плюнуто — и не растёрто.
… показать весь текст …