Под пластырь рифмованных слов
запрячу сердечные раны,
а после на рынок стихов
несу, хоть показывать странно,
ту боль, что должна схоронить,
я хвастаюсь ею, как дети, —
чтоб шрамов кровавую нить
сочувствием кто-то отметил.
И вспомнил, как локти сбивал,
коленки ободраны были,
как боль презирая, вставал —
теперь мы об этом забыли.
И драмы уже — никакой,
следы прежних ран незаметны,
уносит их время-прибой,
и только стихи помнят это.