Ёмкипуренко стоял в парадной и деловито мочился на дверь Семы Накойхера. Сема вышел на шум, увидел это безобразие и поинтересовался:
— Я вчера недодал тебе в морду?
Ёмкипуренко, увы, успевший иссякнуть, запричитал:
— Бей, Сёма, бей! Бей, сколько не жалко!

Жалко Сёме не было вообще, но такую неожиданную просьбу стоило обдумать. Отмахнувшись от Ёмкипуренко, он вышел на улицу и попытался мыслить. С одной стороны, Ёмкипуренко редкая сволочь и дать ему в рыло дело приятное и нужное. С другой стороны, он сам предлагает себя поколотить. Значит, за этим что-то кроется. Но что? Нет, самому было не разобраться. Требовался совет. Сёма огляделся. Как обычно, поблизости ошивался Межбижер, но брать его в советники был бы верх глупости даже для Сёмы. Поэтому, послав предварительно Межбижера на три буквы, Сёма пошел во двор. Там он наткнулся на мадам Берсон, которую следовало очень даже опасаться. Сколько раз вступал Сёма в переговоры, надеясь что-то с нее поиметь, но всегда оказывался должником.

Мадам же, завидев Сёму, обрадовалась, ибо ей нужен был кусок мяса для жаркого. А Сёма, как вы помните, работал грузчиком на мясокомбинате и крал строго по должности по полпуда в день.
— Где идешь? — строго спросила мадам.
— Так, гуляю… — стал скрытничать Накойхер.
— Вокруг двор?
— Да. И немножко посреди.
— Для почему?
— Думаю…

Этот процесс, по мнению мадам, был Сёме вообще несвойственен, поэтому она посмотрела на него с удивлением и жалостью.
— Надо что?
— Бить или не бить? — сам того не зная, почти процитировал классика Накойхер.
— Смотря кому? — дипломатично ответила мадам, но отодвинулась.
— Ходит тут Ёмкипуренко. В морду просит…
— А за почему?
— А я знаю? — развел руки в сторону Сёма.

Это было что-то новое. Сам Ёмкипуренко, хоть и был человеком пустяковым, но отличался редкой пронырливостью. А тут… Нет, это неспроста.
Оставив Сёму в тяжких раздумьях, мадам вышла на улицу. Сёма никуда не денется, а с Ёмкипуренко явно можно было что-то слупить.

Ёмкипуренко стоял перед Межбижером и умолял:
— Дай в морду! Дай в морду!
Межбижер прятал руки за спину и затравлено озирался. Увидев мадам, он радостно заверещал:
— К ей! Тольки к ей! Она даст!
Обнадежив таким образом Ёмкипуренко, он сбежал.
— Мадам, дайте мне в морду! — воззвал Ёмкипуренко.
— Куда точно? — деловито вопросила мадам.
— В глаз. Правый. А потом в левый! — размечтался Ёмкипуренко.
— Это можно… — решила мадам, но, как женщина практичная, тут же спросила:
— Почем?
— Что?
— За дать в морда! За работа!
— Какая работа? — завелся Ёмкипуренко. — Накойхер вчера бесплатно бил!
— Так таки вчера… Вчера даром, а сегодня за деньги!
— Спекулянтка! — взвыл Ёмкипуренко.

Но мадам отмахнулась. Она не могла никак понять, зачем Емкипуренко так хочет в морду.
— А с небитый морда не берут? — спросила она осторожно.
— Не берут… — чуть не заплакал Ёмкипуренко. — У них, как назло, гример запил. Поэтому велели приходить со своими синяками!
— У кино, што ли? — небрежно уточнила мадам Берсон.
— Да! — гордо признался Ёмкипуренко.
— И много платют?
— Три рубля в день!
— Так ты будешь и богатый, и звезда?
— Так синяков же нет… — сокрушился Ёмкипуренко.
— Сделаем… — туманно пообещала мадам. И тут же выпалила, — за рубль! А два тибе!
В конце концов, она все-таки поставила Ёмкипуренко фонарь, рассудив, что и пятьдесят копеек, которые тот, в конце концов, отжилил, тоже деньги.

Счастливый Ёмкипуренко ушел сниматься. А мадам потопала к Сёме Накойхеру. Дело-то еще не закончено.
— Я при все свидетель дала Ёмкипуренко в морда! — сообщила она Сёме.
— Зачем?
— Он хотел иметь синяк и пойти с ним в твоя парторганизация!
Сёма побледнел.
— А так уже не пойдет. А у мене парторганизация нет!
Сёма готов был обнять спасительницу.

Так что кусок грудинки, который он ей принес, был лишь частью его благодарности.