Если, братцы мои, вы спросите, отчего у меня по ночам порой крики случаются, я отвечу вам: от козлов. Точнее — от козочек.
Особенно от горных кашмирских, обитающих на плоскогорьях Монголии.
Эти козочки имеют такой характерный подпушек, называемый в миру «мягким золотом», через который я треть здоровья и пол психики лишился.
Подвёл меня тот подпушечек.
Под пушечный огонь подвёл!

А обстояло дело следующим образом.
У жены моей имелись кашемировое пальто и шаль аналогичная. Красоты неописуемой и деньжищ, разумеется, немеряных.
Прям не пальто, а целый шкаф — как по фактуре, так и по стоимости.
Буквально от ушей до пят — сооружение.
Вот, как тулуп, только нежное-нежное, будто ангел вас обнял и поволок за подпушек на облачко.

И шаль гигантская…
Цыганский табор в такую можно завернуть и ещё место для гитариста останется.

Ну, тяготеет моя жена ко всему крупному.
Если кровать, то — трёхпалубная; если пёс, то — конь Пржевальского; а если муж, то хозяйственный — посуду подмывающий, детей подтирающий, бельё полощущий.
Идиот, короче, которому говорила мама, что за инициативу расстреливают, но он не слушал.

И вот, заметив однажды в «стиралке» что-то замоченное, идиот тот, то бишь — я, не прошёл мимо, поскольку хозяйственный, а, досыпав порошка, нажал на кнопочку, запустив, тем самым, отсчитывающие жизнь циферки.

Выставил себе программку неделикатного умерщвления, с полосканием и выжимкой, и пошёл спокойно дальше подмывать, подтирать, споласкивать…

А когда через час, стиралка звякнула и большими буквами на табло «КОНЕЦ» высветила, я даже и не понял, что это она ко мне обращается.
А лишь сказал: «О! Бельишко постирано!» и, небрежно откинув крышку, сам чуть на месте не откинулся.

Поскольку за крышкой, братцы мои, нашёл я кашемировые трупики.
Правда, чистые-е-е-е-е-е — загляденье.
Но уж не шаль, а шваль. И пальто — для шапито.

Сели вещички. Да так, что хоть ложись и помирай.

Мошонка в проруби так не съёживается, как этот подшерсточек.
Ломоносов бы тронулся от такого вопиющего нарушения закона сохранения материи.
Не представляю, что творят с теми козами, в плоскогорьях Монголии, что они так сжимаются.
Может, доят их плоскогубцами?!!
В любом случае, лучше носить пеньку и рогожу, чем связываться с теми козочками. Поскольку пальтишко стало буквально детсадовским. А шаль — уж и портянкой не используешь.

Но, помирать, как вы понимаете, никто не торопится. Так что схватил я то пальтецо дрожащими ручками и принялся его вытягивать, наступив на рукава и вцепившись в ворот зубами.

И чтоб вы думали?.. Таки вытянул!
Жилы себе вытянул, кишку вытянул, руки из суставов вывернул, чуть ноги не протянул, а пальтецо как было куцее, так и осталось.
Зато подкладка — точно парашют, хоть в окно с ней выкидывайся…

Но выкидываться я повременил пока, и стал то пальтецо на себя натягивать.
Может, думаю, на мне разойдётся.

И чтоб вы думали?.. Таки разошлось!..
И на спине, и в проймах, и по всем швам разошлось. И я понял, что, увидев это, жена тоже непременно разойдётся…

Понял, представил, и начал лихорадочно соображать, как избавится от трупиков: сжечь, закопать, растворить в кислоте, расчленить в ванной, раскидать в мешках по городу?
И вспомнив про ванну, тут же в неё бросился.

«Смягчитель! — думаю. — Бельевой смягчитель же смягчает! Залью-ка я им эту рванину, размягчу и вытяну!».

В итоге всё, что нашёл смягчающего — залил в ванную.
Стою, палкой этот дьявольский суп помешиваю. А тут жена в дверь:
— Что за вонь! — стучит. — Ты что там в духах купаешься?!

А я, братцы мои, в слезах своих купаюсь, поскольку вонь и правда чудовищная — что-то с фиалками, какой-то морской бриз, хвойная радость, детская неожиданность…
И от смеси той у меня натуральное удушье. Прям лёгкие выхаркиваю.
— Что, кхе-кхе? — кричу. — Я в собственном доме не могу, кхе-кхе, спокойно смерть принять?! То есть, ванную?!

Ну и ушла жена. А я, давай те тряпки ногами топтать, чтоб они уже размягчились, наконец, к чёртовой матери!

И чтоб вы думали?.. Таки размягчились!
Пятки размягчились, ступни, щиколотки. Мозг от той вони размягчился окончательно. И весь размягчённый я преспокойненько стёк в ванную.

Сижу в смягчителе, тяну из последних сил портянку ту шалевую. А эффект, как у висельника.
В том смысле, что — чем сильней трепыхания, тем — крепче сжимается.

Чего я только не предпринимал — и промывал, и ополаскивал, и молитвами отмаливал…
А к жене, в итоге, пришёл уже с носовым платком и с кацавейкой подстреленной.

— Вот, — говорю, напустив на лицо полнейшее безразличие, — смотри, что в стиралке обнаружилось. Не твоё часом?

Ну и грянули тут пушки…
Хорошо подкладка-парашют безотказно сработала.