А она садится ко мне спиной и плетёт малахитовый свой браслет.
Я не верю в бога, во всех богов, но я верю в неё, спустя столько лет.
Она прячется ведьмой в моих лесах, а леса — комнатушка, где шкаф и стол.
Приношу ей кофе, она мне — страх, что когда-то она обменяет сто чародейских сказок на офис и свои пёстрые платья — на серость дней, и в тот миг что-то треснет в моей груди, и пойдут минуты на счёт к весне.
А весна — это боль, мокрый снег и грязь, колдовства никакого, одна вода с неба падает, вмиг размывая связь ту, что мы обозначили «навсегда».
Но пока пахнет тыквой, кругом туман, вечереет рано, и листопад.
А она просто сводит меня с ума. Я по каплям глотаю свой чайный яд.
И у нас здесь покой, тишина, тепло. Я целую ей шею, в руках душа.
Пусть нам с ней повезло вовсе не назло, мы устали ходить по тупым ножам.
Солнца диск превращается в вязь луны, свечи тускло горят, воск бежит на пол, и она будто часть этой тишины, лунный свет стекает в её подол длинной юбки.
Хрупкость любимых рук. Её тонкие пальцы плетут браслет, я смотрю на неё, и ведьмачий круг так незримо чертится по земле, ведь у нас здесь лес или чёртов ад, и мы с ней горим в ледяном костре.
Обещания плавятся на губах, но у нас в глазах повороты рек.
Тяжесть бусин запястье мне обовьёт, вот он — самый главный мне оберег.
И у нас с ней будут и новый год, и цветущий сад в снежном декабре.
Она смотрит в глаза мне, там пляшет тьма. Пахнет яблоком, воском свечей, дождём…
И неслышно уходит вперёд Самайн, а за ним рука об руку мы. Вдвоём.