он не то чтобы самый лучший, но с ним её бури становятся тише,
она становится самой счастливой, стоит лишь позвонить ему.
и когда она никого не хочет видеть и даже слышать,
он говорит ей:
«иди сюда,
я тебя обниму».
ему хочется оставаться всегда ей верным,
хоть и любить её — как ходить по острию ножа,
она рушит ему всю жизнь, изощренно делает нервы,
он смеётся и тихо шепчет ей: «продолжай».
ему кажется, он готов её вечность слушать,
ему кажется, все, кто были до неё — всё не то,
ему хочется слышать, как она поёт под душем,
видеть, как зарывается носом с утра в подушку,
как готовит блины, матерится, когда подгорает ужин,
подавать в коридоре ей куртку или пальто.
он хочет спать с ней, нет, не то что бы у него к ней похоть,
ему хочется видеть с утра её, растрёпанную и сонную,
не давать ей грустить, обнимать, когда плохо,
пока она спит, приносить апельсиновый сок.
ему хочется спрятать её от плохих людей, проблем и бед,
целовать у всех на виду без чувства меры,
чтобы она лишь с ним делилась успехами от побед,
сонно мурчала в трубку,
несла несусветную ересь.
она может прийти к нему, положить голову на ключицы,
жаловаться на злющего босса, на сломанный ноготь,
он её прижимает к себе, когда она жутко злится,
в моменты когда она просит её не трогать.
ему хочется быть с ней и в здравии, и в болезни,
она нужна ему смешной/серьёзной, глупой/гениальной, пьяной/трезвой,
до жути вредной/милой, в старом свитере/без одежды,
она может повернуться спиной к самому краю бездны,
зная, что он непременно её удержит.
и когда она плачет, считая себя бесполезной и невезучей,
когда в горле противный ком отчаяния и бессилия,
он верит в неё и шепчет на ухо, что она лучшая,
и у неё за спиной вырастают крылья.
она может прийти и без слов положить свою голову между его ключиц,
чтобы он проводил по её мягким волосам своей рукою.
он не то что бы впрямь самый лучший из всех мужчин
просто с ним ей как ни с кем спокойно.