Сержант Гениталенко очень хотел выпить. Но не было повода!
Когда повод, то сам Бог велел. А против Бога бессильна даже такая инстанция, как жена Дуся. Но повода, повторяю не было!
Сержант стал вспоминать семейные приятные даты. Не совпадало! Тогда он перешел к датам неприятным. Ко дню рождения нелюбимой тещи, например. Но теща и тут подгадила.
Отчаявшись, сержант вышел во двор. А там маялся скукой и трезвостью дядя Петя.
— Что, брат? — спросил его Гениталенко.
— Ничего, брат! — сразу все понял дядя Петя.
— А может… — предложил рискнуть Гениталенко.
— Никак… — расстроился еще пуще дядя Петя и показал глазами на окно, где американским наблюдателем пристроилась тетя Рива.
Воскресное утро начиналось неважно.
— К Герцену, что ли? — предложил Гениталенко.
— Не рано? — засомневался более деликатный дядя Петя.
— Время-то идет! — урезонил его сержант.
И они пошли к лестнице.
— Герцен, мы пришли тебя разбудить! — бодро сопроводил голосом стук в дверь Гениталенко.
— Да-да, декабрь на носу. Самое время… — что-то туманно забормотал Герцен. Наверное, спросонок. Тем не менее, гостей впустил. Сержант с дядей Петей вошли и смущенно зашаркали ногами. Герцен все понял. Не впервой!
— Выпить хотите? — спросил он.
Его «собеседники» еще сильней зашаркали ногами.
— А повода нет? — продолжил демонстрировать дедукцию Герцен.
«Собеседники» дружно закивали и стали смотреть на Герцена так, как собака смотрит на хозяина, жующего охотничью сосиску.
— Есть у меня один повод… — начал Герцен, — но, боюсь, он вам не очень понравится!
— Понравится! — пересохшими губами прошептал дядя Петя.
— Ну, смотрите, — снял с себя вину за последствия Герцен, — а у Межбижера сегодня день рождения!
У Гениталенко образовался такой вид, словно он вместо портвейна № 777 хлебнул прокисший лимонад «Лето».
Дядя Петя соображал быстрее.
— Женщины Межбижера жалеют… — протянул он.
— Можно прилично посидеть! — догнал Гениталенко.
— С привлечением общественности… — вразумил Герцен.
И понеслось!
Придя домой, дядя Петя стал угрюмо ходить из угла в угол.
— Петя! В чем дело? — испугалась тетя Рива.
— Эх, старость не радость… — утер непрошенную слезу дядя Петя.
— Но ты ж еще совсем молодой! — пробовала утешить тетя Рива.
— А Межбижер? — ломал трагедию дядя Петя.
— Ну-у, Межбижер, конечно, старик… — согласилась тетя Рива.
— И у этого старика сегодня день рождения… — горевал дядя Петя.
— И не на что отметить… — подхватила тетя Рива, которая давно все поняла.
Дядя Петя только кивнул.
— Раз мужики так настроены, то все равно выпьют — думала, между тем, тетя Рива, — а так хоть под присмотром и закусывая…
И понеслось еще быстрее.
Мадам Берсон резала картошку и огурцы на оливье. Тетя Аня посыпала селедку атлантическую пряного посола зеленым лучком, тетя Маруся спешно, как в кино, фаршировала шейку, тетя Рива творила битки, а тетя Сима резво извлекала из «закруток» огурчики да помидорчики! Накойхер с дядей Петей сбегали за водкой для мужчин и сладким вином «Мадера» для женщин.
За всеми этими хлопотами как-то забыли о Межбижере.
А когда кинулись, то дома его не застали. Ушел куда-то сволочь! Мероприятие прогорало… Сидели все у накрытого стола и откупоренных бутылок и страдали.
— Сволочь этот Межбижер! — тяжело уронил Гениталенко. — И всегда был сволочью!
— Сволич! — безоговорочно согласилась голодная мадам Берсон.
— И негодяй! — внесла свои двадцать копеек тетя Аня.
К хору присоединились тетя Сима, дядя Петя и Дуся Гениталенко.
А тетя Маруся молчала. Сказав плохие слова в адрес Межбижера, ораторы выжидательно посмотрели на нее, ожидая слов еще более ругательных, а значит, справедливых.
— Зачем вы браните этого славного старика? — ласково укорила присутствующих тетя Маруся. Народ стал смотреть на нее, как бронепоезд Москва-Одесса на Анну Каренину.
— Нам до его седин еще доживать и доживать… — продолжила тетя Маруся.
— А ведь верно! — начала что-то соображать тетя Рива.
— Межбижер — это символ, патриарх нашего двора! — уважительно посмотрел на тетю Марусю Герцен.
— Поэтому отмечать его день рождения мы обязаны даже тогда, когда сам Межбижер отсутствует! — завершила тетя Маруся.
Все задвигались, радостно наливая и накладывая себе и соседям закуску.
— Нехай им! — практически по-еврейски произнес тост Гениталенко.