«Окрасился месяц багрянцем…» —
так пела старуха в метро,
а чьи-то озябшие пальцы
кидали в ладонь серебро —
привычно… поспешно…
смущенно…
Но голос торжественно креп.
Лишь скрежет железных вагонов
летел ему злобно вослед.
Шумела толпа…
и казалось,
ничто не сулило чудес.
Старушка давила на жалость,
подумаешь —
сколько их здесь!
Но что-то невольно смущало —
томило…
сжимало виски…
И вот уже мало-помалу
народ замедляет шаги…
И вот уже лица бледнеют —
и можно пройти /да нельзя!/
и хочется вытянуть шею,
пытаясь взглянуть ей в глаза.
Больная…
с ввалившейся грудью…
лишь тронь — и рассыплется в прах.
Откуда ж… откуда ж… откуда (?!)
безмерная сила в словах?!
И смелость —
простуженным горлом
будить суетливый рассвет,
с руслановским русским задором
и мудростью прожитых лет.
Как будто живая эпоха
восстала, воскресла на миг
и вылилась,
вырвалась вздохом
в такой узнаваемый стих…
С ознобом…
с немыслимой дрожью,
вобравшей весь ад лагерей,
осеннюю жуть бездорожья
великой Отчизны моей…
И что-то до боли родное —
и свет золотых куполов,
и море знамён над Москвою —
вместивших и смерть… и любовь…
стремительный темп пятилеток,
стахановских строек размах
и майское утро Победы,
и рёв Байконура в степях…
Слова догорели, как угли,
а голос сорвался…
и смолк…
Стоят… не расходятся люди…
лишь эхом дрожит потолок…
За мелочью тянутся пальцы —
банальный и грустный финал…
«Поедем, красотка, кататься,
давно я тебя поджидал…»
Савина Анна