Однажды тёмным мерзким февральским вечером я возвращалась домой с работы. Уже осталось-то всего ничего: эскалатор — выход из тяжеленных дверей метро — пробежка через парочку дворов — и вот оно: домашнее тепло и уют… На вершине эскалатора нервно метался чёрный пудель: он скулил, стонал и заглядывал в глаза всем пассажирам. Я разнервничалась, испугалась, что этот дуралей попадёт лапами в гребёнку лестницы, сердце моё подпрыгнуло, сжалось, внутренний голос заорал: нет, идиотка, тока не это-о-о-о-о-о-о-о! А руки схватили пуделя и засунули под мою же куртку. Пёс притих и засопел, я тоже притихла и засопела. Подошла к стакану для смотрителей:
— Вы не видели, чья это собака?
— Не видела я ничего, не мешайте работать!
Мы с пуделем вышли в февральское месиво, встали и стали думать, как поступить. Я чувствовала себя кенгуру, которую поймали на приманку и сейчас из неё сделают сумочку и ботинки. Дело в том, что дома у меня сидел пёс-собакофоб, даже не пёс, а мой младшенький… Такой стресс я ему устроить не могла. И пуделю не могла устроить стресс. От этого всего стресс я устроила самому не нуждающемуся в жалости — себе!
У метро торговали всякой всячиной: носочками, цветочками, разделочными досками из ценных пород пластика, дисками с записями и без, трусами, платочками, а так же печеньем и колбасой. На самом лучшем месте стояла плотная тётка в валенках по колено, обвязанная пуховым платком и задорно кричала: «Купите калоши! Калоши! Себе и жене, и Тотоше!» Между рекламными слоганами она звонко смеялась собственной шутке и её шершавые алые щёки колыхались под платком.
Мы с пуделем не могли оторвать глаз от этого балагана. Тётка отделилась от торгового ряда и крикнула в мою сторону:
— Эй, чо стоишь как отмороженная? А-ха-ха, может, помощь нужна? Меня Света зовут.
— Да вот… Тут у меня такое дело, — заблеяла я, — Может Вы видели хозяина? Вы ж тут целый день…
— А чо себе не возьмёшь? А??? Не можешь? Вот блин. Я тоже не могу, у моего Ахмеда религия не позволяет, видишь ли, держать в доме собак. Ка-а-а-а-а-а-лоши ! Берите калоши Тотоше! Не проходим, без калош мир не так хорош!
Мы с псом стояли час, сверху я продрогла, снизу — промокла, но всё ещё надеялась, что вот-вот прискачет радостный хозяин и заберёт у меня эту обузу. Вместо хозяина снова пришла Светка:
— Слышь, стоишь всё? Может калоши дать? А то вон ноги все мокрые уже.
— Я куплю у вас, спасибо, — ответил за меня вслух внутренний голос. И я тут же стала счастливой обладательницей калош цвета «рептилия на отдыхе». (Забегая вперёд — калоши были отличные, они не один раз потом меня спасали в слякоть)
— Ты чо ж, до утра стоять будешь што ле? А-ха-х-а-а-а-а-а-а, —поинтересовалась Светка, — слышь, я тут подумала, хрен с ним, с Ахмедом. На пару ночей возьму твоего пса, завтра утром объявления развешу, найдём мы хозяина, не ссы!
— Ой, спасибо Вам, спасибо! Я завтра вечером зайду после работы. Вот пуделю на еду, возьмите !
Собака перекочевала из моей куртки под пуховый платок. Светка погладила его, чмокнула в мокрый нос, и мы разошлись.
Весь рабочий день я сидела как на аппликаторе Кузнецова: всё думала, как там мой найдёныш, а вечером стремглав понеслась к месту дислокации калош, надеясь услышать радостные новости.
Рядом со Светкой стоял высокий сухопарый мужчина с огромным орлиным носом, на руках у него сидел радостный пудель и периодически лизал мужика прямо в фактурный нос. Мужик улыбался и ласково гладил пуделя.
— Знакомься, это Ахмед, — крикнула мне Светка, — хозяина пса мы пока не нашли, но объявления повесили и пуделя пока оставим, не ссы. С вас 1400 за две пары калош ! И жене, и вам, Тотоша! А-ха-ха-ха…
— Добрый день, Ахмед, я Вам так благодарна, не могу передать. Я ж понимаю: религия и всё такое…
— Всё нормально, не переживайте, — ответил сухопарый и покашлял в платок, — я вам обещаю, что хозяина найду, но у меня к вам встречная просьба.
— Да-да, конечно, говорите.
— Видите ли… Я — художник…
— О, Господи, как интересно! Вы художник?! Вы рисуете картины? Ну, надо же! Вот это да… Вы меня поразили…
— Да. Так вот… я болен, мне нужно срочно съездить домой. Не одолжите мне денег? Я отдам, обещаю.
Я снова почувствовала себя кенгуру, попавшей на этот раз в ощип.
— Вы не переживайте, я обещаю вам твёрдо две вещи: найду хозяина собаки и верну вам долг, когда приеду с родины. Я достала заначку (сумма была значительной для меня) и отдала художнику. Мне очень было жаль денег, признаюсь честно, но я себя тешила, что ведь не украли же, а это благотворительность — на животных и искусство, а я типа меценат, ну что делать. Эх… В конце концов, человек ради спасения животного против религии пошел, а деньги — всего лишь деньги…
Я была приятно удивлена, когда Художник познакомил меня со счастливыми хозяевами пуделя, но ещё больше я удивилась, когда он решил вернуть мне деньги, с которыми я уже давно рассталась друзьями на веки вечные.
— Ахмед, я Вам так благодарна за эту собаку, вы сняли у меня груз с души и обузу с шеи. Может быть вместо денег вы мне подарите свою картину? — во мне опять не вовремя включился проклятый Савва Мамонтов.
Я никогда не видела, чтобы человек так смеялся, кашлял, опять смеялся:
— Дорогая Лена, я тебе премного благодарен, но я не рисую картин. Увы!
— Как это? Что это за художник, который не рисует картин?
— Я рисовал нечто другое, но больше этим не занимаюсь.
— А что ещё можно рисовать? Я чёт тупая какая-то, поясните.
— Это не секрет. Я могу сказать, потому что завязал — я рисовал ДЕНЬГИ. И, поверь, весьма реалистично. Вот тебе сумма, которую я брал взаймы, а сверх этого запомни: если тебя кто-нибудь обидит, просто скажи: «Привет вам от Ахмеда-художника».
Тут мне тоже захотелось заржать: «а-хаа-хаа-а-а-а», вернее, я это сделала, но внутрь себя, внутриутробно, так сказать. И забыла эту историю с двумя счастливыми концами.
Но Бог любит троицу.
И однажды ко мне пришли дерзкие люди и стали неправильно себя вести. Я сидела, не шелохнувшись, как соляной столб. От страха, стресса и безысхода внезапно из недр моего трясущегося тела вылез д’Артаньян и, помахивая перьями на шляпе, робко пролепетал моим голосом:
— Вам, того-этого, э-э-э-э-э-э, привет от Ахмеда-художника… Эге-е-е-е-ей!
Я была уверена, что получу битой по башке за этот бред. Но внезапно пришельцы переглянулись:
— Извини, сестра, ошиблись!
И тихо ушли.
А ведь всё началось со спасённого пуделя. Маленького, жалкого — никто б и не заметил, если бы он замёрз. А вернулось пользой к месту запуска.
Вот такая, братцы, аэродинамика…