Новый начальник нашего Госстраха, энергичная дама, работавшая до этого в городском управлении, очень рьяно взялась за дело. Взяв в руки план помещения, она обнаружила на нём на одну комнату больше, чем было в наличии. Bернее, комната существовала, но дверь в неё была наглухо заколочена. Когда, наконец, дверь открыли, то выяснилось, что комната имеет выход на другую лестницу, и в ней живёт пожилой мужчина. Электроэнергией он пользовался за счёт Госстраха, а за жилплощадь, очевидно, платил Ивану Михайловичу.
Тем временем умер Брежнев, к власти пришли и умерли сначала Андропов, потом Черненко, но для отказников ничего не менялось. В июле 1986 года мы снова получили отказ. Через полгода, в январе 1987, я пришёл в ОВИР и записался на приём. Народу было много, я решил пройтись по коридору и столкнулся со светлоусым капитаном милиции, лицо которого показалось мне удивительно знакомым. «Да это же сержант Серёга, любитель бесплатного пива!» — мелькнуло в голове. Капитан тоже внимательно посмотрел на меня, очевидно узнавая.
- Борис? — отрывисто спросил он и, не дожидаясь ответа, усмехнулся. — Что, достал вас Горбачёв своими антиалкогольными законами? Теперь за продажу пива в бане — статья!
- Да я уже давно в Госстрахе работаю, — ответил я. — А вы теперь здесь, Сергей?
- Петрович, — быстро добавил он. Пока здесь, а через месяц перехожу в Большой дом, в Главное управление. Дружок у меня там, в КГБ работает. Назначение уже подписано. — Высокомерно взглянув на меня, он, не прощаясь, деловым шагом прошёл в кабинет с табличкой «Старший инспектор С. П. Николаенко».
Через полчаса меня вызвали на приём, и я хотел отдать заявление на пересмотр дела, но мне сказали прийти через неделю всей семьёй и подавать документы по всей форме. Мы опять заполнили бесчисленные бумаги и отдали их чиновнице, не питая особых надежд.
Спустя четыре месяца в нашей квартире раздался телефонный звонок. К телефону подошёл Рома.
- Тебя, папа, — сказал он.
- Борис Рувимович? — услышал я женский голос. — Это инспектор ОВИР Медведева. Вам, Анне Абрамовне и Роману Борисовичу дано разрешение на выезд в Израиль.
Был уже пятый час, ОВИР работал до пяти, но я поймал такси и помчался подписывать долгожданную бумагу. У входа в ОВИР я чуть не налетел на Юру Кригера, тоже отказника, с которым мы вместе подпольно изучали иврит. Он пробежал вниз по лестнице, не заметив меня, но его сияющее лицо было красноречивее всяких слов…
Приветливый голос стюардессы, сообщившей, что мы приближаемся к аэропорту Лод, вернул меня в настоящее. Я выглянул в иллюминатор, но ничего не увидел, кроме слепящего солнца. На глаза вдруг навернулись слёзы — то ли от солнца, то ли от полноты чувств. Я глубоко вздохнул и попытался успокоить сердце, бешeно бившееся в прeдвкушении моих первых шагов по земле предков — Эрец Исраэль.
Нью-Йорк, 1992