Когда Ольке исполнилось семь, мама заболела как-то быстренько. И умерла.

Олька уже тогда знала, что такое смерть, и потому переживала по-взрослому. А тут ещё — папа. Он, после маминой смерти, вообще чумной какой-то сделался. И не плакал. И на работу ходил. И бабушке, когда та спросила, можно ли ей к ним с Олькой переехать, сказал «переезжайте».
Вот и стало их снова трое. Только вместо мамы бабушка.

Олька в комнате у себя плакала, только чтобы папа не видел. И всё-всё делала как надо. Ну, там, в смысле, школа, дом. И научивалась у бабушки готовить, потому что бабушка была мамина мама, а значит, мама тоже у бабушки училась.

Когда Ольке исполнилось одиннадцать, бабушка сказала:
— Андрюшенька, дорогой! Давай я Оленьку к себе заберу. А ты о новой семье подумай…
Олька и папа удивлённо так и стеклянно воззрились на бабушку. И папа сказал:
— Что вы, Марь Семёновна, такое говорите? У моей дочери мамы нет, так вы хотите ещё, чтобы и папы не стало?

Олька ничего не сказала, но удивилась страшно. Какая новая семья? Папа же старик! Ему тридцать три уже. По её мнению, в таком возрасте люди начинают коченеть в ожидании внуков.

Бабушка у них была понимающая, а потому, менее чем через неделю убыла к месту своего постоянного жительства, взяв с папы и Ольки слово, что каждое лето они у неё. И если что, то она тут же, как штык.

Вот и начали жить Олька с папой. Она приходила из школы, делала уроки, а потом готовила ужин к папиному возвращению. Приходивший с работы папа вкусно накармливался и шёл на диван, пока Олька мыла посуду.

Потом она к папе приходила, садилась рядом, а он обнимал её за плечи и говорил: «Ну, повествуй…» Это у них такая игра была. Олька рассказывала папе все уроки, которые у неё должны были случиться назавтра.

Потом они «беседовали за жись» и расходились по своим комнатам, чтобы почитать перед сном. Если кто-нибудь спросил бы Ольку, хорошо ли они живут, она не сразу нашлась бы, что ответить. Во всяком случае, ни на одну из своих просьб она ни разу не услышала от папы «дорого».

После родительских собраний в школе, папа кратко отчитывался:
— Сегодня я два раза покраснел…
Или:
— Сегодня я даже один раз улыбнулся… но не сильно…

Когда Ольке стукнуло тринадцать, в дом как-то уж очень постепенно и аккуратно вплыла Леночка.

Тоже старуха, но помоложе папы, конечно.

Во время третьего её визита, кажется, Олька, ковыряя вилкой в пюре, спросила:
— Вы собираетесь быть моей новой мамой?

Папа с Леночкой есть перестали. Потом папа сказал:

— Да, дочь, Леночка будет теперь жить с нами. И мне бы очень хотелось, чтобы вы подружились.

Олька продолжила:
— Вы, Леночка, нам не подходите. Наша мама красивая была, а вы — нет.
Папа поднял на Ольку глаза, и она покраснела. Потом буркнула: «Простите». Тем более что это была неправда: Леночка была прехорошенькая.

Но покапризничать Ольке всё равно хотелось, а потому она продолжила:
— А как мне вас называть? «Мамусенька» или «Мачеха»?

Леночка окончательно уже освоилась, а потому отреагировала сразу:
— А это как тебе будет удобно. Только отвечать я тебе буду либо «Дочусенька», либо «Падчерица».

И опять Олька смутилась и извинилась.

Когда же ужин закончился, и папа ушёл в комнату на диван, а женщины остались приводить всё в порядок, заговорила первая Леночка:

— Знаешь, Оля, я ведь искренне понимаю, что маму тебе никто не заменит. И знаю, что такое терять близких: у меня годовалый сынок умер, а муж выбросился тогда из окна. Но время идёт же, и мы идём вместе со временем. Мы с твоим папой полюбили друг друга, но это совсем не значит, что тебе придётся его со мною делить. Это совсем иное чувство. Давай попробуем сделать нашу жизнь втроём новым счастьем.

Потом подошла, обняла Ольку за плечи и сказал:
— Я буду звать тебя Олюшка.

У Ольки в носу что-то там защипало, она прижала голову к груди мачехи и ответила:

— А я тебя — Леночка…