Когда мы смотрим на ночное небо, в голову всегда приходят разные мысли — одна чуднее другой. Одни пытаются представить и осознать бесконечность Вселенной — редко у кого это получается, обычно после таких попыток у людей начинает болеть голова, и они идут пить обезболивающие таблетки и сладкий чай.
Другие думают о том, что где-то среди этих огоньков обязательно должна быть маленькая планетка, на которой сейчас сидит такой же мечтатель и смотрит на наше Солнце, которое на его планете тоже выглядит как маленькая тусклая точка на черном небе. Обычно они выбирают понравившуюся звездочку и подмигивают ей. Им очень нравится мысль о том, что кто-то там, в миллионах световых лет, тоже ему подмигнул.
Третьи, лишь взглянув на звезды, тут же зачем-то начинают искать Большую Медведицу и не успокаиваются, пока ее не найдут.
«А, вот же она! Ковшик!» — радуются они и сразу же забывают о небе, как будто все их существование только от того и зависит — найдут ли они на нем «ковшик».
Вадим Николаевич смотрел на звездное небо, как врач-терапевт смотрит на очередного нетерпеливого больного, когда тот просовывает голову в кабинет, чтобы удостовериться в том, что доктор действительно осматривает пациента и в очереди ему не наврали. Дело в том, что Вадим Николаевич работал учителем астрономии в средней школе уже пятнадцать лет, и за это время на карте звездного неба совершенно ничего не поменялось. Как не меняется фраза: «Ой, извините…» у тех самых нетерпеливых посетителей терапевта.
Вадим Николаевич мог не только с закрытыми глазами показать на небе «летний треугольник», но и назвать все созвездия, которые в него входят. Что уж говорить о Большой Медведице… Скорее он забыл бы названия своих пальцев, чем названия звезд, из которых это созвездие состояло.
— Дубхе, Мерак. Эти ты уже назвал. Дальше.
Вадим Николаевич сидел за учительским столом, подперев голову и постукивая ручкой по столу после каждого произнесенного вслух названия звезды. У доски стоял Толя Шимкин, ученик одиннадцатого «Б» класса, и яростно втирал ладонь в свой затылок, будто пытаясь вместе с ладонью втереть в него названия этих проклятых звезд.
— Дубхе, Мерак… Что-то там… Типа, трындец.
— Не трындец, а Мегрец, — вздохнул Вадим Николаевич, в сотый раз услышав шутку про это созвучное имя звезды. Одноклассникам Толика шутка, тем не менее, «зашла». Легкий смех прокатился по классу.
— Ты решил всех нас развлечь? — покосился на Шимкина Вадим Николаевич. — Добивай тогда уж. Пошути про звезду Алькаид, например. Она тоже входит в созвездие Большой Медведицы. Что-нибудь вроде: «Звезда Алькаид взяла на себя ответственность за Большой Взрыв».
Шутка учителя «зашла» хуже, но несколько смешков в классе все же раздались.
— Вадим Николаевич, можно вопрос?
Толик перестал втирать ладонь в затылок и сунул ее в карман.
— Попробуй.
— Ну вот скажите — зачем нам нужны все эти Дубхе и Мераки? Ну серьезно! Когда нам смогут пригодиться все эти названия? Зачем нам это знать? Все эти галактики, звезды, кометы… Ну есть же интернет, там всё можно узнать. К нам если какая-то комета прилетает, так ее потом целый месяц обсуждают на всех сайтах. Кому это интересно, тот и так все прочитает. На фига нам эта астрономия, Вадим Николаевич?
Этот вопрос задавали многим учителям и каждый из них всегда реагировал по разному. Кто-то начинал биться в истерике, доказывая, что без знания основ тригонометрии каждый человек обязательно сопьется к тридцати. Другие угрожали тем, что человека, не умеющего грамотно писать, не возьмут работать даже дворником. Третьи закатывали глаза и молча качали головой, как бы выражая этим жестом всю бессмысленность диалога с этим низшим видом млекопетающего, задавшего вопрос. Но никто из одиннадцатого «Б» еще ни разу не видел, как на этот вопрос реагирует Вадим Николаевич. Поэтому в классе повисла тишина и двадцать пар глаз вперились в учителя.
Вадим Николаевич отбил ручкой по столу ритм какой-то мелодии и, аккуратно положив ее на классный журнал, поднялся со стула. Неторопливо подойдя к окну, он сложил руки на груди и полминуты смотрел на пустынный школьный двор. Затем повернулся и, опершись о подоконник, окинул класс грустным взглядом.
— Я не буду скрывать. На самом деле мне глубоко фиолетово — будете ли вы знать названия звезд Большой Медведицы или забудете их, как только переступите порог кабинета. И я не буду переживать, если через десять лет, играя на телефоне в какую-нибудь интеллектуальную игру, вы не сможете ответить на вопрос: «Какая из этих планет расположена ближе к Солнцу». Вряд ли ты, Шимкин, позвонишь мне после этого и скажешь: «Вадим Николаевич, вы были правы — мне только что пригодилась астрономия, но я, дуралей такой, не хотел ее учить в школе».
Он бросил взгляд на хмыкнувшего Толика и продолжил:
— Мой предмет учит тому, как устроена Вселенная — место, в котором все мы живём. И если вы думаете, что где-то там, в космосе, всё совсем по-другому, не так как здесь, то вы очень сильно заблуждаетесь. Пройдет время, вы повзрослеете и поймете, что там, — он протянул руку с указательным пальцем, направленным в потолок, — всё подчиняется тем же законам, что и на нашей планете. Выйдите ночью на улицу и посмотрите на небо. Что вы там увидите? Миллионы звезд. Выйдите на улицу днем и оглянитесь по сторонам. Миллионы людей. И тем и другим до вас нет никакого дела. Люди — они как звезды. И каждый из нас одинок в этом мире, как хренова звезда в космосе.
По классу пробежал удивленный ропот. Никто еще ни разу не слышал, чтобы Вадим Николаевич позволял себе вставлять такие словечки в свою речь. Но, видимо, вопрос Шимкина все же задел его за живое.
— У каждой звезды, как и у каждого человека есть своя система. Планеты, которые вокруг них вращаются, астероиды, кометы, спутники… С каждым годом их становится все больше и больше. Одни прилетают откуда-то из глубин космоса и становятся частью системы, другие пропадают надолго, чтобы потом вернуться снова. Возвращению одних ты рад, а вот других — не очень. Некоторые звезды даже в одной галактике живут и тешат себя мыслью о том, что все они — участники одного большого звездного скопления. Вроде как все вместе они. А по сути — смотрят они друг на друга за хренову кучу световых лет и понимают насколько же они на самом деле далеки друг от друга. Всё вокруг в звездах, всё пространство заполнено яркими точками, а рядом… А рядом, оказывается, никого и нет. Только астероиды под ногами болтаются, да планеты перед глазами круги нарезают, — он покосился на Толика, — или у доски в карманах ковыряются. Что ты там потерял, Шимкин? Иди уже, сядь на место.
Толик прошел к своей парте и молча сел за парту.
— Но не всё так плохо, Никифорова. Чего ты там хмуришься? Есть же и другие звезды, не одинокие. Как они называются?
— Двойные? — неуверенно произнесла старшеклассница.
— Правильно, Никифорова, двойные. Много ты таких звезд знаешь?
— Нет.
— Потому что их гораздо меньше, чем одиноких. Но и такие тоже встречаются. Они на своей волне, а точнее — вокруг общего центра масс. Так и люди иногда находят друг друга и становятся частью одной системы, одним целым. Этим людям повезло. Они не только дарят свет и тепло холодным бездушным булыжникам, но и сами получают его от своей звездочки. Конечно, не всегда все так безоблачно. Бывает и такое, что одна звезда массивнее другой и она высасывает из своей спутницы или спутника материю. Да, Егоров, очень смешное слово «высасывает». Я подожду, пока ты посмеешься.
В другое время и в другом месте одиннадцатый «Б» поддержал бы своего одноклассника, но сейчас почему-то все лишь недовольно покосились на Егорова, который тут же все понял и умолк. Вадим Николаевич продолжил:
— А еще бывает такое, что живет себе человек, а потом вдруг раз… И начинает думать, что все ему должны. Уверен, что вы видели таких. Вечно всем недовольные, все у них вокруг не такие, всё им не так… Черные дыры. И тянут все себе и тянут. Хоть целую галактику добра в нее закинь, а все равно плохим останешься. Бывает такое, Никифорова, что и в системе двойных звезд одна внезапно оказывается такой черной дырой, представляешь? Здесь уже не угадаешь — с кем тебя Вселенная сведет. Поэтому очень внимательно нужно смотреть на тех, с кем систему собираешься создавать.
Щеки старшеклассницы покраснели и она бросила быстрый взгляд на своего соседа по парте.
— В основном же звезды одиноки. Вроде бы и системы у всех есть, вроде бы и в одной галактике живут, а все же… Вот и приходится им крутиться, давать свет и тепло своим планетам и знать, что тебя самого вряд ли кто-то когда-нибудь по-настоящему согреет. Можно только смотреть на далёкий огонёк какой-нибудь звездочки и радоваться тому, что где-то там она все же есть. А если очень повезёт, то и тот огонёк будет смотреть на тебя и думать о тебе. Но чаще всего никому ни до кого просто нет дела.
Вадим Николаевич вздохнул и, оторвавшись от подоконника, прошел к своему столу.
— Вот такая астрономия, Шимкин. Всё как у людей. А ты говоришь — зачем она нужна.
— Не, ну если вот так, как вы рассказываете, то оно, конечно, интересно.
— Это теория, Шимкин. В жизни все гораздо интереснее.
Толик не успел ничего ответить, так как на последних словах учителя раздался звонок. Урок был закончен. Когда класс опустел, Вадим Николаевич собрал свои вещи в старомодный чемодан, закрыл класс на ключ и направился по коридору к лестнице, ведущей на первый этаж. Проходя мимо одного из кабинетов, он замедлил шаг и, немного посомневавшись, дернул ручку двери на себя.
— Ой, Светлана Георгиевна, вы еще здесь? А я думал, что ушли уже.
В пустом кабинете стояла женщина и что-то писала мелом на доске, сверяясь с тетрадью, которую держала в левой руке.
— У меня еще урок, Вадим Николаевич. Контрольная у девятого «В». У вас что-то срочное?
Вадим Николаевич стоял на пороге кабинета и чувствовал, как мокреют его ладони, уши краснеют, а коленки почему-то становятся очень слабыми.
— Да нет… Просто подумал, что… Нам же по пути. Вместе бы домой пошли. Вот.
— Спасибо, Вадим Николаевич, но за мной сегодня муж заедет.
— А, муж… Ну да, ну да… — пролепетал астроном, — Ну что ж… До свидания, Светлана Георгиевна.
— До свидания, Вадим Николаевич.
Он аккуратно прикрыл дверь и ссутулившись, медленно переступая ступеньки, побрел вниз по лестнице. На середине пути он остановился и, приложив вспотевшую ладонь к своей груди, прошептал:
— Как пульсар. Ей-богу, как пульсар…
Пульсар ВН-1969 прекрасно знал, что звезда СГ-1974 двойная, но ничего не мог с собой поделать. Он понимал, что их орбиты никогда не пересекутся и всё, что он может — это наблюдать за этой звездой на расстоянии. Но даже этот далекий свет помогал ему не превратиться в черную дыру. Звезды — они же совсем как люди…