Значит, после того, как я всех объездил и понял, что счастливых глаз мало там — в эмиграции, что когда мне говорят:
— Миша, Вы должны здесь, в Америке 3−4, а кто говорит — 4−5 лет — провести в дерьме, чтобы потом встать на ноги, — я думаю: «Зачем же там сидеть в дерьме эти 4−5 лет?» Может быть здесь эти 4−5 лет? Всё же вокруг своё… И рядом свои же сидят. И результат может быть интереснее гораздо: там же всё готово, а здесь-то всё надо. Поэтому отсюда когда человек уезжает — здесь такая дыра образуется — там не прибавляется ничего.
И вот поездив всюду говорю: «Ребята! Спокойно, не переживайте, жить негде, мы в ловушке, весь земной шар — дерьмо, поздравляю.»
Чисто, стерильно, качественно, протёрто: Германия — матерь всех наших побед. Скучно так, что можно повеситься на входе и на выходе.
Свиная нога с капустой, пюре с пивом… На голодный московский желудок обожрёшься до оловянных глаз. И тут они начинают петь марши, одевать мундиры, бежать строем через Берлин: 200 тысяч немцев бегут, а ты опять еврей.
А они опять бегут — молча. Девушки выносят пиво, в магазинах — полно, они здоровеют и маршем куда-то бегут…
Большая свобода в Германии… «Ваш мальчик брал у нашего велосипед, там соскочила цепь — вот счёт…»
Да — влюблены, да — держаться за руки, да — сидят в кафе, пьют только левой рукой, правой руки не отрывая друг от друга… Отрывают только один раз — чтобы рассчитаться. Каждый сам за себя. Он и она. Конечно — это их обычай. Но нам-то что там делать?
Один «наш» в ихней немецкой бане, где все вместе — мужчины и женщины (то есть первый обычай, который мне понравился) один «наш» сказал как-то на плохом английском языке:
— «Что ж, мол, вы в сухом пару сидите? Хотите я вам покажу настоящий пар?»
Все молчали. Он прибежал, достал, плеснул, убежал, опять прибежал, опять плеснул, опять отбил, опять убежал. Все молчали.
Хозяин, по просьбе присутствующих попросил его больше не приходить…
Да — в Германии чисто, качественно, тщательно, полезно — хочешь узнать, как в Германии — постели себе в аптеке и ложись…
Свобода полная, только «не принято». Это не принято, то не принято, тут не принято, там не принято… Хочешь к себе домой даму пригласить — позвони соседям, извинись, и пригласи. Хочешь у себя дома запеть — позвони соседям, извинись, и запой. Хочешь прекратить пение — позвони соседям, извинись, и перестань петь.
Большая свобода… Едем дальше.
Красиво, сытно, богато, далеко — Америка, едрёнть…
Грандиозно! Девяносто программ телевидения, каньоны, шельфы — пока не заболеешь…
Они не виноваты, и ты не виноват — у тебя сорок градусов. Ты вызываешь «скорую» — «эмерджанси», которая тридцать минут разговаривает с тобой по-английски — а ты плохо… И тебе плохо. Ну было, было хорошо — было даже очень хорошо, и вдруг стало плохо. Организм, сука, не вынес впечатлений, не вынес вопросов «как вам нравится Америка?» и выдал сто пять градусов по Фаренгейту с загадочным желудочным гриппом. То есть ты практически не знаешь за что хвататься — за кровать или за туалет. А «ты застрахован — не застрахован, а тебе сколько лет, а ты как сюда приехал, а кто будет платить…» — нехороший получается разговор: один на кресле, другой на унитазе. И ты ошибаешься всё чаще. А у тебя ночь. А все знают, что организм «даёт дрозда» именно ночью — днём он занят впечатлениями. И после тридцати минут сдержанной беседы ты желудком чувствуешь, что они не приедут. И они, между прочим, не приезжают — скорая американская. И правильно делают — ты выживаешь сам. Потому что Америка тебе тихо шепчет: «Будь богатым, пидор. Не останавливайся.» Америка тебе шепчет: «Бедных во всём мире лечат как бедных. Бедные они? Так их и лечат, бедных.»
В Тель-Авиве наоборот. Моя тётка с гипертоническим кризом вызвала ихнюю «скорую» по старой одесской памяти. Приехали два амбала из армии еврейского спасения: вынесли, повезли, привезли, положили в коридоре — шесть часов она лежала, никто к ней не подошёл, ей стало легче, она встала и ушла сама. Незаметно… Но ошиблась — счёт пришёл на сто шекелей за перевоз тела. Сейчас чувствует себя хорошо, как никогда. Не обращается ни к кому. Всё — перестала лечиться. Потому что какое давление, какие уколы, какие таблетки — как мы привыкли? Там иначе.
— Мы хирурги — говорят они, — мы работаем под аплодисменты. За нами мир следит. Несварение желудка? — вырежем желудок, лёгкие, печень, поставим всё от обезьяны — через три дня уйдёшь под аплодисменты. Но нам нет смысла — ты должен быть богатым.
Конечно — я понимаю, конечно — «нет смысла.» У нас, в России медицина тоже хорошая. Но лекарств нет, инструмента нет, коек нет, еды нет и выхаживать некому. Резать есть кому. Желающих полно — количество хирургов на улице растёт не по дням, а по часам. Резать есть кому — зашивать некому…
Сказочная страна, голубое море, белое солнце, вечная зелень… Красивее Израиля — не бывает.
В магазинах опять полно — жратвы опять полно… Порции такие, что тебя раздувает как дирижабль. А базар? — такой, что от этого всего — от зелени, помидоров, слив, рыб, дынь, картошки величиной с собаку от колбасы телячьей-поросячьей — от всего этого можно сойти с ума…
А ещё Иисус Христос и вся Библия на самом деле… И Вифлеем и голгофа, и гроб Господень — всё на самом деле…
И жёлтая пустыня, и солёное Мёртвое море, где женщины плавают в таких позах, которые раньше видел я один… И Красное море с коралловыми рифами и рыбами таких наглых расцветок и нахальства, что хочется плюнуть на них сквозь маску: «Вы что — сдурели? У вас что — врагов нету? А акулы, а русские?»
Да у нас на Чёрном море, если б ты даже сидел под камнем и был цвета свежепролитого мазута — тебя бы оттуда выковыряли бы, из-под камня, выпотрошили и зажарили в твоём собственном машинном масле. А здесь ты нагло меня — Мишу, хвостом в пах?
А ещё апельсиновые рощи вдоль дорог, где как фонарики сквозь зелень светятся апельсины и никто не жрёт их…
И среди этой роскоши природы и жизни шатаются люди, которые на неродной родине были евреями, а на родной наконец стали русскими — исполнилась их мечта. И вокруг себя распространяют текст:
-Миша, это всё поверхностный взгляд, тебе здесь нравится, но это поверхностный взгляд — ты не успеваешь глянуть вглубь…
Конечно, поверхностный взгляд, конечно — не успеваю. То, что мы в Москве умираем с голода — тоже поверхностный взгляд. Но какие два разных «поверхностных взгляда»…
— У нас тяжело, Миша… — Да у вас тяжело, а у нас там плохо. «Разница небольшая, но очень существенная» — как любил говорить великий юморист и бывший президент.
Так что среди этой сказочной и самой красивой в мире библейской страны ходят четыреста пятьдесят тысяч недовольных советских евреев — их русские жёны счастливы, их русские дети от их русских жён от бывших русских мужей давно выучили язык. И только эти остаются русскими и говорят по-русски, и не могут спросить «как проехать» и не могут забыть как они были главными механиками и гинекологами и сидят на балконе и смотрят вдаль, которой на новой родине нет…
А как я уже говорил — количество сволочей во всём мире постоянно и неизменно: уезжаешь от одних, и радостно приезжаешь к другим. Там тебе говорили «жидовская морда» — здесь тебе объяснили, что ты «русская сволочь». Теперь ты понимаешь, что чувствует русский патриот…
-Миша, — говорят они, — здесь жить очень тяжело…
Конечно — и в далёкой Австралии животный мир гораздо интереснее человеческого.
— Понимаешь, Миша, выехав мы убедились — всюду плохо. Просто есть места, где хуже чем «плохо», есть места, где опаснее чем «плохо», — но никто ни разу не сказал, что хорошо там, где сытно… И когда я с восторгом перелистываю колбасу, или дрожа включаю автоматическую коробку передач — мой старый друг, мой друг детства — человек, с которым я перепил и переговорил всю жизнь, смотрит на меня как на идиота:
— Что машина, — говорит он — кусок железа. Что выпивка — здесь это не проблема? Вот где бы заработать…
— А-а-а, — говорю я, — а у нас выпивка — проблема, и машина — роскошь, а заработать — не проблема, но жить на это нельзя… И лечиться не проблема — но вылечиться нельзя… Ну, Шура — что будем делать? Я как раз приехал сказать тебе, чтобы ты не возвращался…
— А я хотел тебе сказать, чтобы ты не приезжал…
— Давай договоримся — мы опять дадим им срок.
— Кому?
— Твоим правителям и моим. И если они за три года ничего не исправят — мы уедем…
— ОПЯТЬ?
— Да. Ты отсюда, я — оттуда.
— Ну и куда же мы поедем?
— Куда-куда — в нейтральную страну. Поедем к чёрным — будем там белыми… Ну белыми мы ж сумеем там быть? Или давай договоримся так: мы дадим им пять лет. И если за пять лет они ничего не исправят — мы умрём…
— Нет. Мы не умрём. Мы напьёмся так, что им будет за нас стыдно. И ещё главное — это чтобы нас не выбрали правителями, потому что жить негде…
— Жить негде — я хотел тебе как раз сказать, Шура, чтобы ты не возвращался — у тебя такая национальность…
— А я хотел тебе сказать, Миша, чтобы ты не приезжал — у тебя такая профессия…
— Алло… Ты меня слышишь? Алло…
— Алло… Не возвращайся…
— Алло… Не приезжай…
Мы в ловушке, под названием «Земля»… Если вырвешься — позвони…