Все события рассказа реальные. Фамилия главного героя изменена.
Зосимов поступил поздним вечером. На моей смене.

Он был немного постарше меня, невысокий, жилистый мужик, с неприветливым взглядом и сжатыми губами. Был он на костылях, и я принесла в палату его рюкзак и сумку, всей кожей ощущая, что он хочет, чтобы я поскорее оставила его одного.

Всё это время, пока Зосимов лежал в нашем отделении, я никогда не видела чтобы он спал. Он почти всегда лежал или сидел на кровати и смотрел куда-то, сквозь предметы, совершенно отстранившись от мира. Ночью, он подолгу стоял возле открытого окна в умывальной, и курил.

Когда я приходила к нему в палату, чтобы убрать почти нетронутый обед, вымыть пол и прокварцевать, он раздражённо хватал костыли и прыгал из палаты в коридор, бурча под нос первые буквы матюков.

Мне было жаль Зосимова. Ему поставили неверный диагноз в поликлинике его провинциального городка, и лечили совсем не то… У него было что-то с сосудами ноги. Неверное лечение привело его к нам. С вердиктом от трёх хирургов —

Ампутация…
В отделении его прозвали вредный пациент, за его замкнутый характер и угрюмый вид.

Хотя, каким должен быть вид, у молодого ещё мужика, которому хотят оттяпать ногу… Офицер, видел разное в жизни. И тут, на тебе — без ноги, в мирное время.

Да и семья у него, жена, дети.

Моя дневная смена началась с того, что мне сообщили, что я везу вредного пациента на консультацию к сосудистому хирургу и дообследование в краевую больницу. Коллеги были рады, что вредного пациента я увезу из отделения почти на пол дня. И рады, что именно я повезу его. Никто не хотел быть в обществе Зосимова.

Я прикатила коляску к его палате и хотела помочь ему обуться, но он резко одёрнул меня:

— Я сам!
Мы долго ехали в видавшей виды машине скорой помощи. Было видно, что Зосимов очень нервничает. Он то и дело доставал из кармана телефон и что-то смотрел там, зажигалка и пачка сигарет падали на пол.

Я каждый раз наклонялась и подавала ему зажигалку и пачку, но через несколько минут, они опять были на полу.

— Всё у вас Зосимов будет хорошо. Это я вам говорю. Просто поверьте.
— Ясновидящая? — процедил он сквозь зубы.
— Нет. Я просто везучая. И вам повезло, что именно я везу вас на обследование. Я приношу удачу. Правда.
Надо же мне было как-то налаживать контакт с пациентом, с которым буду несколько часов находиться рядом.

А я невезучий. По жизни. Невезучий я!
Я опущу все подробности оформления документов, очередь в регистратуру и бесконечные, идите в тот кабинет, а потом идите в этот".

Мы ждали лифт. Зосимов повернулся ко мне и сказал:

— Сейчас лифт будем ждать минут 15. И приедет битком набитый. Я невезучий. Сама увидишь.
Только он сказал это, как двери лифта дзынькнули и открылись. Лифт был пуст. Зосимов только глянул на меня в зеркале лифта.

— Ну сейчас два часа в очереди будем под кабинетом. Вон сколько людей! Полный коридор.
Минут через десять из кабинета вышла медсестра и громко позвала:

— Зосимов! Есть Зосимов?
Вредный пациент глянул на меня искоса и усмехнулся.

На удивление быстро были пройдены все остальные обследования, и я прикатила Зосимова к самому главному кабинету, к хирургу.

Пациент мой был почти белый, комкал в руках одноразовую маску и тихо бурчал:

— Покурить бы, бля…
Я положила свою руку на его руку, посмотрела ему в глаза и сказала:

— Просто поверьте. У вас всё будет хорошо. В этой больнице и не таких на ноги ставили. Просто поверьте.
Он чуть сжал мои пальцы и кивнул.

Врач долго осматривала Зосимова, изучала его историю, что — то писала. А потом сказала:

— Зосимов, а вы везунчик! Такие операции иногда по несколько месяцев ждут. А вас прооперируют на следующей неделе.
Зосимов, срывающимся голосом спросил:

— Ногу отрежут?
— Зачем отрезать? Она вам ещё пригодится!
Я выкатила коляску с пациентом во двор больницы. Летний зной опалил наши лица, после прохлады больничных коридоров. Зосимов закурил. А потом спросил меня:

— Как тебя зовут?
— Надежда.
Он резко крутанул коляску и повернулся ко мне.
— Как же я сразу не понял, что ты Надежда! Спасибо тебе, сестричка, за надежду…

И он прижал мои руки к своему лицу и глухо заплакал.

Мужские слёзы это душераздирающая боль для меня… Ком душил моё горло… Но я сдержалась, и не заплакала, только губы мои дрожали под марлевой медицинской маской…

Зосимов вернулся в отделение другим человеком, шутил с докторами, смеялся во время разговора по телефону, съел весь обед. А после, уснул богатырским сном. Впервые за всё это время.

— Что ты там с ним сделала, а? Признавайся! Вон он какой весёлый и розовощёкий приехал!

Я улыбнулась в ответ на эти шутки и сказала:

— Он просто поверил в надежду…