Луна взошла монетой надо мной, брокажем обезумевшей волчицы… И снег лежит с утра на мостовой, и молится, кто знает как молиться. У города, в такие времена, лицо Иуды, бдящего у храма — я отдал всё, и ты всё отдала — но всех даров без поцелуя мало. Как он целует в губы горячо, и предаёт распятью без сомненья, заглядывая мне через плечо в пристанище, где бродят только тени. В чистилище грехов моих и бед /гордыня отзовётся аритмией/. Я продан тьме за несколько монет, но выкуплен за первой литургией. Меня спасёт январская метель, и Магдалина рыжая у древа, глухая ночь и пламенный «Cartel», весь бренный мир, неведомый и белый.
И вот когда, судьбу переборов, я улыбнусь за томиком Верлена… забуду я, как ты прощал воров, как целовал устало и надменно. Мой старый город, может быть тогда услышишь ты и Слово и Сюиту, и тридцать отречений серебра не мной одним окажутся забыты.

Не спасёт ни полынь, ни мята —
Я зашёл без молитвы в лес…
Высока же у мавок плата
За упавший в колодец крест.
Не спасёт ни Перун, ни Веслес —
Ты склонилась в ночи ко мне,
Возле ивы, у старых мельниц,
На заросшей звонцом земле.
Этот лунный бездонный омут
Тянет глубже и глубже, вверх…
Тонут травы и звёзды тонут,
Под русалочий тихий смех.

Убаюкивать боль под виски —
Как же эта игра стара.
Крутит Ночь золотые диски
Лунным барменом до утра.
С палисандровой чёрной стойки
Рассыпая монеты звёзд,
Она жадно прошепчет Лорку,
Где-то возле моих волос.
Нарушая границы света
И вторгаясь в пределы тьмы,
Она ляжет горячим пеплом
На остывший туман Невы.

Убаюкивать боль под рифмы —
… показать весь текст …