«Уроута, смирна! Джурний па роти на вихад!» — прозвучала команда дневального на тумбочке с резким среднеазиатским акцентом.
(*Имеется в виду воинская команда: «Рота, смирно! Дежурный по роте на выход!»)
В роте, все как один, вытянулись во фрунт — на вытяжку. Я как раз стоял возле библиотечной двери и, как обычно, с книгой.
Сержант Утенов, краснощёкий и скуластый казах, будучи дежурным по роте, продефилировал колесом на своих кривых мимо меня — видимо, из сушилки выкатился, в сторону вошедшего в роту замполита, майора Ворошилина, крутанулся на взвизгнувшем каблуке в сторону старшего офицера, приложил пятерню к шапке-ушанке с кокардой, доложил ему, как и положено, о том, что в роте во время его дежурства не было никаких происшествий, докладывал такой-то, после чего майор дал команду «Вольно!».
Кстати, происшествие-то было, да его сержанты замяли. Как это без происшествий, где сто мужиков в одном и том же пространстве все время возятся?! Хоть маленькое происшествие, скажем, один у другого стянул чистые портянки, да было, как крути не крути! Или скажем, в тот же самый день каптёрщик Бурзянцев обозвал меня чуркой, причем было это в присутствии моего командира отделения, мл. сержанта Тимофеева. Разве это не происшествие? Ну, да, с точки зрения сержантской логики — это норма, никакое не происшествие. Происшествие — это, когда рядовой Абдуллаев в первую ночь своей службы после команды «отбой», потащился в умывальную комнату стирать свои портянки, причем на глазах у сержантов, которые стояли, курили и шушукались между собой. Увидав, что я вытворяю над умывальником, обомлели, раскрыв рты. Вот, это было что ни на есть самое настоящее происшествие, разумеется, с точки зрения сержантской логики, да и не только. Это я потом узнал, что портянки — это не носкИ, чтобы их стирать после каждой нОски. Что поделать, городской есть городской, а был таковым!..
Ну, да ладно, читатель, я тут малость отвлекся от главного повествования. Ну, так, вот, майор Ворошилин перекинулся парой словечек с сержантом Утеновым, оба посмеялись, видимо, над какой-нибудь скабрезностью, затем майор обратился к дневальному на тумбочке: «Ошна, командуй построение» — так, майор Ворошилин обычно обращался к воинам из Средней Азии, что означало «дружище», а если точнее, сопловник, то есть, тот, кто с кем-то ел когда-то плов или по-узбекски «ош».
—Уроута, строисса! — прозвучала команда дневального.
(**Имеется в виду воинская команда: «Рота, строится!»)
«Духи», то есть, новобранцы, успевшие уже пройти карантин и принять воинскую присягу, со всех концов и углов казармы понеслись как угорелые на построение — каждый повзводно, каждый в свое отделение, каждый на свое место, будучи уже неоднократно вымуштрованным. Страх получить наряд вне очереди за нарушение воинской дисциплины был движущей силой для войсковой части. И этот страх засел так глубоко в душу юного воина, что даже такая малая провинность, как опоздание в строй, была равносильна ЧП, после чего следовала дополнительная муштра всей роты — по принципу «один за всех, все за одного», виновнику же «торжества» объявлялся наряд вне очереди. Таким образом, построение проходило в считанные секунды и не важно, в сапогах ты был, был ли ты тапочках, или босиком, главное — вовремя встать в строй. Как говорится, семеро одного не ждут, а военная дисциплина есть военная дисциплина.
Пока рота строилась в течение сорока пяти секунд, майор Ворошилин успел стряхнуть запорошенный снег с воротника и левого лацкана шинели, поправить портупею, ремень, постучать офицерскими сапогами о мозаичный пол у входа в казарму, чтобы сбить с них налипший снег.
Когда рота построилась, майор Ворошилин стал обхаживать строй, закинув руки за спину. С напускным видом он оглядывал каждого в строю. Лицом майор напоминал мне красноармейца Сухова из «Белое Солнце пустыни», однако был повыше ростом, несколько атлетичным, с хорошо поставленным голосом. Дойдя в начало строя, там, где я вытянулся, как и все, во фрунт, майор остановил свой взгляд на мне, вернее, на мой слегка выпирающий живот. Приблизившись ко мне вплотную, он постучал костяшками пальцев мне по животу, вернее, по предмету, который находился у меня за пазухой. Раздался глухой звук. Солдаты, стоявшие рядом со мною в строю, синхронно повернули головы на звук, выжидая, что же произойдет дальше.
Майор с улыбкой на устах бросил: «Вольно!» и обратился ко мне:
—Имя?!
—Рядовой Абдуллаев!
—Книжки любишь читать, рядовой Абдуллаев?
—Так, точно, товарищ майор, люблю, но не книжки, а книги — и чем толще, тем лучше!
Майор, крякнув от удовольствия, что, наконец-то попался на его нелёгком жизненном пути учёный чурка, сказал:
—Ха, говоришь «чем толще, тем лучше»? А главное, чтобы посодержательнее были, а?
—Главное, товарищ майор, чтобы учили уму-разуму, то есть, думать, — немного подумав, добавил, — учили бы и человеческому достоинству…
—Ну, ладно, все это пафос, — перебил меня майор, — но в принципе я с тобой согласен.
Майор, быстро взвесив все «за» и «против», а было это видно по его глазам, добавил:
— Так, вот, воин, нам как раз нужен новый библиотекарь. Прежний, к счастью твоему, оплошал. Будешь библиотекарем?
—Никак нет, товарищ майор.
—Как так, «никак нет»? — озадаченно спросил майор, видно удивившись такой наглости со стороны рядового, да еще и чурки.
—Не мужское это дело, товарищ майор!
Тут, майор, приосанившись и прибавив своему голосу строгости, произнес:
—Послушай, ошна, если командир прикажет, будешь делать… Как это ты сказал: «немужское дело»?! Лично я не вижу ничего зазорного для парня поработать библиотекарем, тем более, для парня, который любит книги, да еще чтобы потолще были, как ты сам изволил сказать! О, кстати, нам как раз не хватает книг потолще в библиотеке! Пополнишь библиотеку толстыми книгами. Я тебя потом направлю туда, где их взять. Солдаты должны приобщаться к литературе, хорошей литературе — как говорится, для общего развития, приобщаться также к чтению прессы — будешь делать подшивки! Да, и еще, по поводу «немужского», как ты говоришь дела. Вот, в столовой твои земляки тоже занимаются «немужским» делом — супы да каши с компотами стряпают. И ничего, не жалуются, даже довольны такой «солдатской» жизнью, — подумав малость, воскликнул саркастически, — сытой жизнью на казенных харчах! Так что, вот, что, рядовой Абдуллаев, ошна, дружище, с завтрашнего дня ты работаешь библиотекарем.
—Но товарищ майор…
—Всё! Баста! Приказ есть приказ, он не обсуждается! — перебил меня майор строго.
Однако одноротники, услышав о моем новом назначении, посмотрели на меня, я бы сказал, с какой-то затаенной в глазах завистью. Это-то я потом узнал от того самого каптерщика Бурзянцева из Бурятии, который почему-то с первого дня службы меня возненавидевший, что «библиотекарь, и в армии, и на зоне — должность блатная». А он в этих вопросах был сведущ, был бывалым, да и старше был меня года на три, да еще и сидевший на «химии». А я… а я был парниковым чудиком, попавшим как бы в места не столь отдаленные!..
(«сидеть на химии» — та же зона, исправительное учреждение, но на более щадящем режиме)
Таким образом, майор, решив со мной один для него наболевший вопрос, перешел к главной повестке дня — он задавал вопросы личному составу: всё ли в роте в порядке, не обижают ли, нет ли у солдат жалоб, кормят ли хорошо, пишут ли письма домой регулярно и в том же духе. Позже я узнал, что у майора Ворошилина, замполита части, были свои информаторы. И, кстати, среди прочих был сержант Вдовенко, оруссевший хохол, парень-красавЕц из Москвы, которого даже свои сержанты побаивались, вернее, остерегались — как бы он на них не настучал замполиту. А было им о чем волноваться, между прочим!.. Позднее сержант Вдовенко, а был он секретарём комсомольской организации в части, настучал и на меня замполиту, что я вышвырнул его из библиотеки в зад коленом, за что, кстати, отклонили мое заявлении о принятии меня в члены комсомола. Ну, это отдельная история, с еще одной моралью. Будет время, расскажу.

***

Хотелось бы мне сказать пару слов о прежнем библиотекаре, рядовом Антоне Белове со второй роты. Хочу рассказать о нем, потому что он был, что называется, человеком с характером.
Я частенько захаживал в библиотеку, где за деревянной перегородкой сидел Антон, этот белокурый паренёк с большими умными глазами, под которыми красовались лиловые поеботины — как я понял, признак бессонных ночей и чифиря.
Парень он был питерской закваски, хотя и дохловатый, но такой умный малый, с которым я быстро нашел общий язык — недаром он учился заочно в Ленинградском истфаке.
Идеологически, он был моим антиподом. Я это сразу заметил по его скептическим замечаниям по поводу моего мировоззрения. Не буду говорить тебе, какой идеологии я тогда придерживался, дорогой мой читатель, ибо нет у меня желания трепать тебе нервы. Идеологии для того и существуют, чтобы, в конце концов, разобщать умных людей.
К нашим беседам подвязался и третий персонаж, тем самым образовав кружок, — лейтенант Гапонцев, маленький такой крепыш, вечно опаздывавший на утренние разводы, но хлебом не корми, дай языком почесать, особенно на политэкономические темы. Кажется, он тоже был студентом какого-то там ВУЗа, не помню какого, но мозги у него фурычили, ибо в спорах он нисколько не уступал Антону, а Антон был настоящим умнецом: так все раскладывал по полчкам — мама не горюй!
Нашей «святой троице» всегда было о чем поговорить: мы часто беседовали о когда-то нами прочитанных книгах, любили пофилософствовать.
У Антона при всех его достоинствах, был один наиглавнейший недостаток, разумеется, с моей точки зрения, — он чифирил, глотал колеса, баловался травкой. Парнем, как я уже сказал, он был субтильным, со спортом, естественно, не дружил. И в этом смысле он был моим антиподом. Но все равно, я его уважал — уважал за его характер. Такие как Антон ни при каких обстоятельствах не станут выдавать своих подельников. У Антона были принципы.
Позже, как я узнал, проштрафился он в глазах замполита лишь тем, что не было у него привычки «стучать» на своих товарищей, да и вообще на кого-либо, а его ночные бдения с дружбанчками в библиотеке, где, кстати, обнаружили спиртное и съестные припасы — ну, ясно, кто настучал! — были лишь поводом к его отстранению от должности.
Год спустя, когда Антон Белов дембельнулся в виду того, что был студентом, лейтенант Гапонцев и я все также продолжали поддерживать беседы, при этом жалея, что нет уже теперь с нами Антона. Все-таки, мы были «святая троица»!
Как-то я выходил из расположения казармы, пред которой лейтенант Гапонцев построил вторую роту. Проходя мимо строя, я услышал, как этот шутник задал вопрос роте, мол, кто из солдатов в части самый умный. Рота явно была озадачена. Лейтенант Гапонцев не дал роте долго думать и произнес мое имя. Я же и не заметил в глазах своих сослуживцев и тени сомнения. Однако, как же сияло улыбкой при этом лицо лейтенанта Гапонцева! Это просто надо было видеть!..
Продержаться библиофильствующим библиотекарем мне удалось в течение полутора месяцев, пока не настал момент истины — майору Ворошилину нужен был еще один информатор. Одного я не пойму: решил ли он рискнуть, предложив мне эту роль, или все-таки он не видел в этом никакого риска для себя? Скорее, риск был для меня — вновь оказаться на таежных сопках, валя и распиливая вековечные ели или работая с большой лопатой, как съязвил сам замполит, когда я объяснил ему, что в нашем роду никогда не было ни ябед, не стукачей, ни еще какой-либо сволоты, думающей лишь о своей шкуре.
Что же я хотел бы еще добавить к своему рассказу?
Все-таки, рассказ должен учить читателя чему-то: учить думать, находить мораль, воспитывать положительные качества в человеке, в конце концов, наводить на мысль.
Какую мораль можно извлечь из рассказанного? Мне почему-то трудновато это сделать. В некоторых местах рассказа я вижу элементы самобахвальства, где-то преувеличение, где-то размытость, но, а в основном все это быль, рассказанная очевидцем, то есть, мною.
Так, какая же мораль…
А мораль такая: если командир хочет держать своих подчинённых в узде, то для этого не нужны ему информаторы, для этого ему нужно заслужить доверие со стороны свои подчинённых, пусть в качестве командира будет сержант или прапорщик, старшина или лейтенант и, разумеется, командир части, у которого есть свои помощники, дающие ему правильные советы, если он сам не справляется. Командир должен заслужить любовь и уважение у своих подчинённых. А чтобы это произошло, он должен любить и уважать своих подчиненных, думая о них, как о родных братьях или сыновьях. Разве хорошему отцу нужны информаторы, чтобы контролировать своих детей? Разумеется, нет. Если бы наши отцы-командиры относились к нам как к родным существам, мы бы ради них могли бы горы свернуть…

Ташкент,
13 июня 2020 г.