Не считать дурных привычек
от потопа до потопа,
ночью, из сгоревших спичек,
я составил слово — жопа.
По воде ходил с кувшином,
в небесах летал с аршином,
в райских зарослях укропа,
кривоногий и хромой,
понял: всё на свете — жопа,
бог и жопа, милый мой.
Я любил один на свете,
как ничейная жена,
но к несчастью, наши сети
притащили пушкина.
Был он чёрен и огромен,
в пять локтей на каждый ярд,
будто лермонтов — не ровен
от хвоста до бакенбард.
И сказал он мне: смотри,
загадай желанья три,
три желанья для холопа,
обкончавшего журфак,
но учти — есть только жопа,
бог и жопа, свет и мрак.
Подступает вкус металла,
всё вокруг поспешным стало,
надо этот рот зашить,
чтобы песню завершить.
В середине и в начале,
и снаружи, как внутри —
все желания молчали,
нас осталось только три.
Воронёный звук галопа,
а в кустах из орхидей:
я, господь и эта жопа,
эта жопа для людей.
Мы сидели на могиле,
в белый мрамор кровь пустили,
если музыка — не зло,
спой, не вороти хлебало,
смерть с бобиной зажевало,
но никак не заживало,
потому, что не жило.