1

МОСКВЕ

Это я — голытьба татарская
без тебя — не сказать — жива.
Не петрова столица — царская,
с мягко-женским звучит — «Москва».

Возвращаюсь в тебя нагадано,
что с ключами в свой отчий дом.
И стоят фонари оградами
на Садовом и на Тверском.

Ты — страна, что дана не каждому
и не каждый тебя поймет;
точно в землю домишки всажены,
в желтых ризах, наперечет.

Кремль-чудило пурпурной кручею,
точно яблочный взбит пирог.
Если Бог бы задумал лучшее,
он бы лучше создать не смог.

Эх, Москва, пестрота татарская
и церковен славянских ряд.
А душа у тебя цыганская,
слишком гордая, говорят.

Не полюбишь — так планы начисто,
а полюбишь — так впрок, сполна.
Все препоны твои, дурачества
наблюдает в неон страна.

Мною парки твои исхожены,
но спешу в ним, как в первый раз.
И стихи про тебя все сложены,
но я снова пишу сейчас.

Потому что душа излечится
от бульваров твоих и стен,
потому что ты тоже женщина,
что не раз угождала в плен.

То царевой была, то ханскою,
то боярской, а то чумной.
Эх, ты доля моя цыганская
на широкой меже земной!

2

Костлявая земля, холодный луч заката.
Встречай, Москва моя, меня из чуждых стен.
Встречай меня, моя больничная палата,
любительница пестрых перемен.

Продлится разговор, а с ним — вино за полночь,
на кухне свет, а за Садовым — тьма.
Встречай меня, Москва, встречай — покуда помнишь —
и все тебе рожденные слова.

И снова по Тверской пройду, как бы не зная,
что сотни раз и вечером, и днем
по ней гуляла.
Ты встречай меня, родная,
встречай меня, как дочь,
заехавшую в дом.

Опять не насовсем… Но воздух твой так сладок,
что и во снах тебе не изменить.
Встречай меня моя излучина загадок,
моих стихов и лет, и отголосков нить.

3

Я им, молодым (хоть душой очень многих моложе),
завидую так,
что и парки мои, и газоны
жалею;
и то, что в Москву понаехали тоже,
и нежно глядят
на дворцы ее, башни и склоны,
на спуски к реке;
по мостам ее длинным гуляют,
что любят огни и еще очень многое любят,
что нашей Москвы, не парадной — практичной, не знают,
что свято все то, что свершится, а дальше не будет.

Я в сквер ухожу!..
В Александровский даже не смею.
Не хочется в сад в своей нынешней, дикой печали.
Как жаль, что я время в то время вернуть не сумею,
где счет не назначен, и все еще только в начале.

Присутствие времени — прелесть такого кредита,
потом понимаю (чем дальше, тем больше и чаще).
Нет, я не стара, да и жизнью своей не избита,
но мало в ней жизни над бытом и тленом парящей.

Чарует Москва!.. Но глядит одиночество в спину.
Как мало в ней тех, с кем когда-то любили, гуляли…
(Уходят на час, а выходит, что невозвратимо
к своим берегам и в свои вековечные дали.)

Завидую ВСЕМ, по бульварам за полночь бредущим!..
Завидую ВСЕМ — на мой город впервые глядящим!..
Завидую ТЕМ — в своем веке рожденным, живущим!..
Таким молодым и — до боли моей — настоящим.

4

Мы оба мертвы,
потому что живем в Москве,
потому что нет времени,
чтобы дышать и петь,
потому что смерть
живет у нас в голове,
потому что нам важно не верить,
а важно успеть.

Мы оба стремимся
укрыться в потоке дел,
свое равнодушие
знаменем в мир неся.
Там кто-то упал —
значит, слабеньким был совсем.
Не в радость любовь —
это значит, иссякла вся.

Ты помнишь друзеи,
тех, что были до точки «до»?!.
Ты помнишь людеи
без их брендов,
без их чернил?!.
Твердишь: «Ты устала…»
— «Ты — тоже… Уже давно!..»
Твердишь, что немногих
так сильно еще любил.

А помнишь наш вечер
на пыльнои такои Тверскои?!.
Ходили-мечтали…
Но все ли сбылись мечты?!.
Ты вроде все тот же,
а все-таки ты — другои.
И время надежд
стало временем пустоты.

Парадныи цвет улиц —
отныне тревожныи цвет.
Не шумных кофеен,
не споров — а тишины!..
Живем с тобои в мире,
в котором нас больше нет.
Нужны очень многим,
а значит, что не нужны.

Вновь вечер… Авто…
Пьем в кафешке
вишневыи чаи…
Раз можешь: прости!..
А вернее, так не скучаи!..
Я вскоре уеду, чтоб выжить,
вернеи — ожить!..
Когда я приеду,
мы будем с тобои дружить.

5

УМЕРШЕЙ ДЕВОЧКЕ-ПОЭТЕССЕ

Дробью бульваром спешу к тебе,
опытом, знанием наизусть,
в новосибирский, тугой разбег,
в старомосковский ядреный пульс.

В первую правду из всех и вся
(окна квартиры на старый дом).
Нежным, как ты, на земле нельзя.
Я и сама здесь живу с трудом.

Все здесь искомое — аж судьба.
Все здесь знакомое — аж рябит.
Выше — сиреневых звёзд резьба,
ниже — Марина в цветах стоит.

Руки возложены на груди!..
Девочка-ангел не уходи!..
Девочка-ангел глядит во след
всем, кому в жизни и жизни нет.

Адовы кольца — гремит Москва.
Девочка плачет — она жива
тоненькой ниточкой детских строк:
«Люди — любите друг друга впрок!
Люди — храните друг друга впрок!
Люди — дышите друг другом впрок!»

6

Маргарита мертва… Кто пойдёт хоронить Маргариту?
Кто вобьет в ее гроб самый первый, внушительный гвоздь?
Все, что было давно, то навеки теперь позабыто,
и летит над Москвой Азазелло — стремительный гость.

И летит над Москвой тень от всадника чёрного в чёрном,
и гремит в переулках арбатских встревоженный крик.
Если верить в любовь, то она забирает за горло;
с ней ты рыцарь и раб, без нее ты безликий старик.

Если верить в мечту и в летящую к ней Маргариту
среди башен и стен, над землей, освещённой едва,
значит, правда жива, значит, верность ещё не забыта
и для истинных слов мы еще сохранили слова.

Значит, радость жива, значит, счастье еще не забыто
и для искренних слов мы еще сохранили слова.

7

Московское утро

Час утра над Москвой подобен сновиденью.
Почти нездешней дышит тишиной.
Как будто мир во время сотворенья.
И снова пахнет в воздухе весной.

А там, в саду, под белой колокольней,
под пестротой Кремлевского дворца,
земля рождает новый день субботний,
земля не прячет бледного лица.

Дома, бульвары — все покрыто тайной.
И в облаках такой прозрачный свет.
Я в это утро встретилась случайно
с Москвой из прежних, из державных лет.

И вы скорей в окно свое взгляните
на ту Москву, что издревле жива!..
И у Христа Спасителя в граните
по прежнему сияет голова.

И веришь вновь, что красота бессменна
и что еще нас кто-нибудь хранит
среди тревог, невзгод обыкновенных,
чужих признаний, сплетен и обид.

Святая Дева или Бог степенный?!.
А, может быть, величием красна,
Москва,
как лучший город во вселенной,
в который вновь вторгается весна.