Ты не похожа на тех, кого я знал раньше,
на всех людей, смотрящих свой телевизор
или слушающих радио в машинах на платных стоянках,
или просто людей, читающих вечером книги.
Ты стоишь на полу и смотришь себе на ноги,
а потом считаешь шаги — так ты чувствуешь плоскость,
так ты чувствуешь вещи — телом.
И это больно,
потому что все, что мы знаем — навеки с нами.
Я читаю тебе стихи.
С конца.
Так намного проще.
Я читаю их наизусть, не помня ни слова.
Ты смеешься и шепчешь: мы с тобой дее…
… показать весь текст …

Я не настолько праведный, чтобы целовать тебя в тексты
редких личных сообщений, чирикающих птицами.
Не настолько праведный, чтобы чувствовать оргазм без секса,
размножаясь рифмами, подобно литературной грибнице.
Чтобы лечь в гробницу экрана, пересказывать Чехова,
сатанея от догадки, что подол твоей юбки соскальзывает,
обнажая яблокопады и рощи ореховые,
то есть каждого слова и образа одноразовость.
Я не настолько праведный. Я живу в периосте
закоптившегося человечества с его колоритом,
но лучше быть грязью, в которую падают звезды,
чем чистейшим и беззвездным ночным монолитом.
Поэтому не пиши мне — я не способен к чтению,
мне тесны межличностные книги, новостные полосы.
… показать весь текст …

Голова от глагольной бездарщины тошно пухнет,
пальцы с пыльной клавиатурой прелюбодействуют,
когда я сажусь писать на собственном брюхе
поэзию — жалкую, мелкую, безыдейную.
Безыдейную, бес изыди из слов растекшихся
по стволу мирового древа, к чертям увядшего.
Но потом я беру от лупы толстое стеклышко
и сжигаю все словоблудие и дурачество.
Это правильный образ новой вехи культуры —
поджигание старых, кривых и безлюдных зданий,
выявление жизни под пеплом литературным
для селфи-служителей храма собственной задницы.
Это новые силы для борьбы с беспределом каменным
в черепных коробках слепой и голодной паствы.
… показать весь текст …