Именно с ней я впервые спросил себя «что такое любовь? «Бриллиант в грязи безумного мира — она была намного опаснее, чем любая банальная стерва коих пруд пруди — она была почти святой — неиспорченная модными пороками, фанатично верящая в принадлежность только одному человеку, в любовь до гроба — других мужчин близко не подпускала. Я никогда не встречал таких. Хрупкая, но в то же время опасная. Красавица, превосходный собеседник, чувственная, страстная, умная, соблазнительная, живая. Со своим мнением на все, со сложным характером — вольная как кошка и преданная как пес, она сумела главное — я поверил ей. Впервые мне хотелось сохранять, а не рушить, защищать, а не ранить, строить, а не уничтожать.

Непокорная покорность. Всегда знала, когда поцеловать, когда оставить в покое. Все делала правильно. В постели с ума сводила. Но виртуозней всего у нее получалось молчание — редкий дар в женщинах — ибо в такие минуты обо всем говорил ее взгляд. Он был особенным. Эти глаза, глубокие до бесконечности — смотрела в самую суть. Поражало это дьявольское умение читать мысли, нырять в глубину, вытаскивать мою душу наружу. Никогда ничего не спрашивала, но ей хотелось открываться как на исповеди. Положа голову на колени, рассказывать все, сбрасывая напускную шелуху, амбиции, спесь, становясь тем, кем создал тебя Бог. Я не мог понять КАК?! Мой космос.

Знаешь, такие как она появляются лишь раз в жизни, но меняют тебя навсегда. И вроде нет в ней ничего особенного… просто женщина со своими смешными страхами… Тоненькая, скуластая… такая хрупкая и беззащитная в свете ночника… с растрепанными волосами, с губами чуть припухшими от поцелуев… в старенькой футболке, модных дорогих джинсах… Спокойная. Родная. Одинаково роскошно смотрелась и на танцполе в клубе и у плиты в фартуке. И все же была особенной. Казалась неправильной, нереальной, слишком спокойной, слишком чистой в этом бардаке безумного мира.

Ты спросишь почему я потерял ее? Я струсил. Испугался ее власти надо мной. Она умела давать свободу выбора. Ничего не требовала. Не держала. Но именно этим привязывала к себе. К ней хотелось возвращаться. Всегда. Сквозь ночь, дождь и ветер. Она любила меня. До безумия. Она умела ЖДАТЬ. Прощала. Преданно и молча. Сквозь ссоры, расстояния, ранящие слова, обиды, жгучую боль. И когда я возвращался в ее нежные руки, обесточенный, вымотанный и опустошенный, в мои вены снова вливался пульс, и я чувствовал, что ЖИВУ. Она меня понимала. Не предъявляла. Не обвиняла ни в чем. Гордая. Сложная. Простая… Моя. Зависимость. Я хотел быть только с ней, но бежал от нее, пытаясь сохранить остатки мужской свободы, этой гребаной независимости. Я причинял ей боль, но не мог преодолеть себя, а по итогу убил нас обоих.

Она была из тех женщин, которые любят до мозга костей, до последней капли крови. И нужно было принимать решения. Мужские. Волевые. Кардинальные.
Но я только мучил ее неопределенностью, я уходил и возвращался к ней снова и снова, доводя ее до исступления. Пока однажды не ушла она, чтобы больше никогда не вернуться. Странная фраза, смысл которой я понял уже потом: «Женщина, которая все прощает и долго терпит, часто уходит неожиданно и навсегда.»
И теперь без нее — провал, дыра в животе. Пустота, которую никем и ничем не заполнишь. Это я тоже понял уже потом. Много позже, после идущих следом за ней однотипных клонов, искусственных кукол, глупых, лживых и до одури пустых, омерзительно похожих друг на друга. После нее не вкусно. Отвратительно. До тошноты. Но ее не вернешь.

Особая порода достойных женщин. Такие не возвращаются.

Любил ли я ее? Не знаю. Но когда она ушла, я проклял этот мир.