Такие звонки всегда внезапны. Однажды, любой из нас встанет перед неотвратимостью смерти. Так устроена жизнь, что смена её состояний должна провести нас через непроницаемую пелену. Каждый окажется за ней. Кто-то вернётся, кто-то пойдёт дальше. У кого-то будет попытка исправить всё, у кого-то нет. Карма и её законы обязательны для тех, кто верит в карму. Ад, не избежит тот, кто верит в загробное пекло. Пышногрудые гурии станут ублажать правоверного. У воинов будет стол с яствами в Вальхалле. Поклонники Синто обратятся в энергию жизни.
Но у тех, кто останется на Земле, прозвучит внезапный звонок. В моей жизни случались такие звонки, я знаю, о чём говорю.
Осень была долгой, снег не спешил, да и морозы где-то запаздывали. Очумелые птицы носились над садом стаями, откладывая перелёт. Тучи рваными тряпками мазали серое небо. Вечерами я сидел с книгой о падении Кёнигсберга в кресле у торшера. В конусе света мир казался не таким уж опасным, хотя на страницах шла речь о трагедии страшной войны. Музыка? Осенью плейлист склонен к меланхолии, поэтому Сен-Санс, Бах, Бетховен, сменяя друг друга, навевали соответствующее времени настроение. Днём выбор музыки был совсем другим. Эльдорадио каким-то волшебным образом всегда находило ключи к моему сердцу. Редкие поездки по делам оборачивались смесью необходимости и приятной возможности для прогулки по любимому городу. Нарочно бы не поехал, а тут причина заставила. Город успокаивал, настраивал на лирический лад, угощал вкусным кофе в любимых кофейнях. Их несколько, каждая под настроение. Смотреть на воду и на старую крепость — кофейня на Фонтанке. Следить за людьми, за потоками их, за туристами и быть над всем этим — кафе Зингер. Слушать музыку, вдыхать тонкий шлейф вечности — кофейня в подвале старинного особняка на Васильевском острове. Каждому настроению своё место. В этом городе легко составить себе терапевтический справочник для отдохновения души.
Звонок застал меня в городе. Как описать, что тебе говорят люди, привыкшие к печальному ремеслу? Фальшь слышно кожей и она покрывается гусиным ознобом, шерсть встаёт дыбом, воздух становится острым, ты пытаешься вздохнуть, а внутри тебя миллион игл пронзает лёгкие болью. Внезапно. Накатывает всё. Обида, что так несправедливо происходящее, что «а как же дальше?», что ты не готов (как будто можно подготовиться). Все твои прекрасные размышления о вечности души, о нескончаемости процесса, о новых воплощениях летят в топку ужаса, что теперь ты сирота. Сколько бы тебе не было лет, сирота.
Потом ты берёшь себя в руки. Медленно допиваешь кофе. Расплачиваешься. Выходишь на улицу, подставляя лицо идущему (как кстати) дождю, садишься в машину, успокаиваешь дрожание рук, схватываясь за руль как за спасительный круг. Механически привычные действия возвращают пульс в норму. Дорога, светофоры, перекрёстки, тупые водители, лихачи, развязки, автострада. Ты в капсуле, снаружи мир, там произошло непоправимое, а ты в домике. Но внутри тебя уже звучит надрывный плач оставленного наедине с этим миром ребёнка. И кому какое дело, что ребёнку полсотни лет.
**
Боли не было. Страшно, это если больно. Вокруг бегали люди, делали уколы, замеряли давление, ставили капельницу. Смешные. Жажда жизни иссякла давно, душа ждала освобождения. Время пришло. Хотелось только сна, того самого, последнего. Усталость стала вечной спутницей. Забывались слова. Люди мелькали калейдоскопом. Улыбка скользила по её щекам, что было за ней, даже ей было неведомым. Прогулки, телевизор, приёмы пищи. Луч солнца, скользящий по палате стена, стол, пустая кровать (когда она стала пустой?), тумбочка, изножье. Всё неважно. Всё важное внутри. Детство, юность, любовь, студенчество, замужество, дети…
**
Дети, два сына. Ссорятся часто, но потом мирятся. Не стоило тянуть со вторым, пять лет разницы, многовато. Как им втолковать, что надо держаться друг за друга? Балбесы.
Мама и папа приходили часто. Вместе. Как хорошо, что связала их землёй. Дочерний долг выполнила. Муж появлялся, но в палату не входил, стоял в дверном проходе. Улыбался ласково и немного виновато. Сестра приходила, села на край кровати, повинилась, что хотела продать отцовский Орден Ленина. Всё не важно, теперь неважно. А тогда разругались. Скоро будем вместе. Скоро со всеми буду вместе. Вот только старший приедет, потрогает за руку, наговорит своей весёлой ободряющей чепухи, из-за которой совершенно невозможно быть серьёзной. Надо чуть-чуть продержаться, скоро…
Как глупо, так быстро пролетела жизнь. Сколько сил отдано ей, а итог? Кому они нужны эти итоги? Было ли счастье? Наверно. Да нет, наверняка было, просто не придавала этому значения. Не останавливалась, чтобы затаив дыхание признаться самой себе, что вот сейчас, прямо в это мгновенье счастлива. А теперь усталость, вот и всё что осталось от жизни. И слова, они вечно куда-то пропадают. Зло берёт и никого не хочется видеть.
Куда-то подевалась соседка. Два дня кровать стоит пустая. Ох уж эта осень. И так трудно дышать, так трудно, так трудно…
**
Я сидел у кровати. Мама спала. Дыхание её было тяжёлым, трудным. Что она видела во сне? Она всегда видела мёртвых, но что сейчас. Странные мысли, глупые, беспомощные мысли. Ничего не поделаешь. Врачи сдались. Да она и не хотела жить последнее время. Тут любой врач бессилен. Я гладил её по руке и говорил, что всё будет хорошо, понимая, что я совершенно не представляю, как будет. Она спала, дыхание слабело, и нить жизни истончалась до полного исчезновения. Моя кроткая мама, добрая, любящая, красивая даже в старости. Она уходила во сне. Говорят, что Отец Небесный забирает лучших именно так.
И потом пришла Смерть.