У собак тоже бывают чувства и мысли. И у кошек, и у мышей. Даже у тараканов и дождевых червяков они есть. И всех-всех жалко.
Но с меня другой спрос.
Батюшка Серафим называет меня Адрианом и говорит, что такие, как я бродяги — это Падшие ангелы во плоти.
Он еще говорит, что кому много дано, с того много и спросят.
Он еще говорит…
Я часто и не слушаю, что он там говорит. Он дает суп, он дает кров, и пока он говорит, можно посидеть в тепле его дома и погреться.
Батюшка Серафим думает, что я немой, потому что никогда ему не отвечаю. Но я не немой. Просто мне не хочется спорить о вере, а если я начну ему отвечать, то он спросит меня, что я думаю о его словах, а если я начну говорить, что думаю, то он меня просто выгонит за богохульство.
Так уже было 5 раз до отца Серафима.
Поэтому, когда я пришел сюда, то просто написал свое имя на спичечном коробке и показал ему: «А н д р е й». Корявым почерком на спичках фабрики «Маяк».
Но отец Серафим считает себя знатоком человеческих душ, и он решил, что мне больше подходит имя Андриан. Он говорит, что такое имя больше подходит одному из Падших.
Батюшка Серафим добрый, и моему телу здесь хорошо. Нужно немного передохнуть и идти дальше, как я всегда делал.
Потому что среди людей быстро становится тесно. Такое ощущение, что легким не хватает воздуха для полного вдоха. Но и без людей плохо. Совсем без них теряется смысл этот вдох делать.
***
Моя первая жизнь была с ученой степенью по физмату, хорошей работой и любящей семьей.
Закончилась она на той встречной машине.
Ночь. Фары сквозь ночную изморозь, и тут машину на встречке начинает вести в нашу сторону.
Меня словно душем окатывает волной страха и волной света встречных фар.
Мощный удар, а потом все выключается. Слава Богу, что все выключается.
Мне сказали, что ему было 18, и он ехал за рулем пьяный после клуба, делал стрим со своего телефона и не справился с управлением.
То видео набрало много миллионов просмотров, а девушку, с которой он ехал, потом даже приглашали на передачу к Малахову. У водителя сотрясение мозга, у этой девушки-пассажирки растяжение плеча, и пара царапин.
А у меня не стало жены и сына. Я снова оказался совсем один в этом мире. Такой размен…
Я лежал в больнице и слушал, как бьется мое сердце, и было только ощущение чего-то влажного вокруг глаз… Но это не я плакал. Это тело плакало.
Я не мог понять и ждал, когда сон закончится и снова начнется нормальная жизнь.
Из больницы я вышел. На работу не вернулся, к друзьям не вернулся. Я решил просто уехать из нашего города, где каждый перекресток разговаривал со мной то Ее, то их голосами.
***
Вторая жизнь была длинной, но короткой.
Длинной по расстояниям, но короткой по времени.
На одном месте сидеть было тяжело. Воспоминания быстро догоняли, и я поехал во Владивосток. С собой взял только документы и рюкзак.
Воронеж, Краснодар, Сочи, а потом повернул навстречу восходящему солнцу. Я думал, что оно ждет меня где-то там и сможет исцелить. Доехал через Казань, Курган, Тюмень, Новосибирск, Иркутск, Читу до Хабаровска.
Города разные, но везде что-то царапало мое сердце. В Сочи жарко и слишком весело. В Тюмени дети… Много детей возраста моего сына. В Новосибирске просто было слишком суетно и людно. Иркутск. В Иркутске можно было остаться, но… Не знаю, сорвался дальше. В Чите холодно и пыльно.
Хабаровск и Китай по ту сторону Амура… До Владивостока оставалось совсем чуть-чуть, но уже не хотелось ехать на Восток. Я смотрел на солнце, которое вставало в той стороне и понимал, что оно и не ждет, и не спасет меня от одиночества.
И я поехал обратно. Ехал на попутках, на поездах, пешком. Не знаю… Везде находились добрые люди. И кормили, и давали денег, и помогали с работой.
Были истории. И я сперва рассказывал о себе все, как есть, но все замолкали и больше не шутили при мне, а на моей душе от этого легче не становилось.
И я перестал рассказывать.
Просто еду. Хипстер такой. Самоучка.
Так выходило добрее и честнее по отношению к тем, кто меня приютил. Не хотелось оставлять после себя привкус горечи и страдания. Многим и так жилось несладко.
***
Третья жизнь…
Она случилась на обратном пути. Как раз в Иркутске я познакомился с ребятами, и они предложили попробовать чего-то нового.
Обжигающее счастье внутривенно.
И я в первый раз попробовал.
Космос снова открылся и зажегся разными цветами. Звезды заговорили со мной на всех языках мира, и я стал снова целым, а не выщербленной стружкой человека.
Это было красиво, это было волнующе и трепетно и так легко-легко.
Но потом пришли Они…
Тогда снова стало больно. И сейчас это вспоминать даже тяжелее, чем ту ночь. Они пришли. Жена, старший сын и дочка. Жена тогда была только беременна, а тут они уже втроем. Красивые, близкие и недоступные.
Господи… Я думал, что сердце разорвется в клочья. Бился на матрасе, рвал зубами подушку и захлебывался рыданиями, слезами и волчьим воем.
Но отпустило. Сердце оказалось крепче. Остались только рваные раны на костяшках, опухшее лицо и осознание, что больше оттуда не выплыву.
Из той квартиры меня выволокли во двор. Там я отлеживался до следующего вечера, а потом побрел дальше.
***
Последняя. Четвертая жизнь…
Началась со знакомого кришнаита все там же в Иркутске у памятника Бабру. Они красиво пели, и я сел на лавочку передохнуть и погреться. А потом прасад, танцы с криками Хари Бооол!
И рассказы про великого Прабхупаду.
Они смешные. Я смотрел в их лица и понимал, что этот отсидел когда-то, от этой ушел муж, у этого дети остались сиротами, а эта… эта просто за бортом жизни. Рассадник ущербности и искалеченных судеб…
Великий Кришна, сиреневая твоя голова, зачем ты заставляешь своих питомцев днем выдавливать из себя веселье и позитив, если сами они плачут по ночам?
Харекришна-харибол! Аминь!
Я ушел от людей, которым было еще хуже, чем мне. Играть в лицемерие не хотелось.
А потом уже здесь, в центральной России были церкви и монастыри. Тут тихо и спокойно на душе. Тут нет задорных песен, каратал и мриданга, но тут можно побыть с собой, и на душе становится спокойнее и как-то легче. А щемящая тоска перерастает в тихую грусть.
В Бога я так и не верю, но церковь… Церковь — это не просто так. Тогда я это отчетливо понял.
***
Отец Серафим снова начинает историю, как он пришел к Богу. У него красивый голос, черная борода и он не старый. Мой ровесник.
Но его крепко держат руки его Бога.
У него в доме слышен детский смех.
А еще у него доброе сердце.
И во время молитвы в доме его православного Бога я прошу его Господа, чтобы он помогал этому человеку.
Но когда-нибудь я все равно заговорю и снова нужно будет искать место, где я смогу поселиться.
Мужчине с головой и руками нет проблем с тем, как прокормить себя, и где переночевать, если он один. Один…
Но мне кажется, что четвертая жизнь уже подходит к концу, и где-то в груди поселился голос, который подталкивает снова вернуться в свой город, снова завести семью.
Этот голос говорит мне, что путь Падшего ангела окончен. Крылья мои обагрялись кровью, но соль слез отбелила их, и уже можно лететь вверх. Лететь вверх, пытаясь вытянуть за собой других Падших ангелов.