Этот сорт народа —
тих и бесформен,
словно студень, —
очень многие из них
в наши дни
выходят в люди.
Худ умом
и телом чахл
Петр Иванович Болдашкин.
В возмутительных прыщах
зря краснеет на плечах
не башка — а набалдашник.
Этот фрукт теперь согрет
солнцем нежного начальства.
Где причина?
В чем секрет?
Я задумываюсь часто.
Жизнь его идет на лад;
на него не брошу тень я.
Клад его — его талант:
нежный способ
обхожденья.
Лижет ногу,
лижет руку,
лижет в пояс,
лижет ниже, —
как кутенок
лижет суку,
как котенок
кошку лижет.
А язык?!
На метров тридцать
догонять начальство
вылез — мыльный весь,
аж может бриться,
даже кисточкой не мылясь.
Все похвалит, впавши в раж,
что фантазия позволит —
ваш катар, и чин, и стаж,
вашу доблесть и мозоли.
И ему пошли чины,
на него в быту равненье.
Где-то будто вручены
чуть ли не — бразды правленья.
Раз уже в руках вожжа,
всех сведя к подлизным взглядам,
расслюнявит:
«Уважать,
уважать
начальство
надо…»
Мы глядим, уныло ахая,
как растет от ихней братии
архи-разиерархия
в издевательстве
над демократией.
Вея шваброй
верхом,
низом,
сместь бы
всех,
кто поддались,
всех,
радеющих подлизам,
всех
радетельских подлиз