«Злая жена подобна непогоде», — гласит Талмуд, — «только последняя гонит мужа домой, первая же — из дому».
Как раз это испытывал на себе злополучный Гирш Бикелес, когда он, загнанный домой сквернейшей декабрьской погодой, в которую ему пришлось прогуляться по одному торговому делу с господином Лопуцким, снова должен был удрать из дому, спасаясь от бесконечной ругани своей дражайшей половины,
Что было Гиршу Бикелесу до того, что он уважаемый человек в своем городе, что многие завидуют ему, что торговля его идет отлично? Что ему было до того, что он обладает красавицей женой? Какое мог он найти во всём этом утешение, если эта самая красавица жена его, Шифра, была вечно до того зла, что он готов был бы, кажется, замуроваться в стены от всего Божьего мира, если б только имел хоть малейшее понятие о том, как это можно устроить. И нельзя ведь даже сказать, чтоб Шифра злилась, например, в тех или иных случаях! Нет! Она злилась постоянно. Едва успевала она утром всунуть свою ножку в изящную, шитую золотом туфлю, как она начинала злиться; кончалось это лишь тогда, когда Гирш, улегшийся спать, начинал так всхрапывать, как только может храпеть порядочный человек, добравшийся до постели.
До сего времени Гирш Бикелес нес возложенное на него провидением бремя с подобающим терпением, но на сей раз даже его терпения не хватило, так как решительно ничто не оказывалось в состоянии хоть сколько-нибудь успокоить расходившуюся Шифру. Он давно уже приучил себя не возражать жене, когда та ругалась, но дело в том, что Шифра чуть ли не еще более злилась, если он молчал, чем если б он считался с нею зуб за зуб. Что тут было делать…
Делать было решительно нечего и потому-то Гирш Бикелес прямо из дому направился в своей тяжкой нужде к мудрому раввину Мейхесу, которому и поведал свое горе.
Раввин Мейхес, столь же великий и разумом, и ученостью, как малый ростом, сидя на диване и слегка посапывая словно сладко дремлющая кошка, выслушал печальную повесть Гиршевых мучений, выслушал и улыбнулся.
— Если даже вы не поможете мне, — взывал между тем Гирш Бикелес, — вы, солнце Талмуда, то я потерянный человек. Но вы, конечно, поможете мне? Вам равно послушны злые и добрые духи, вам Господь дал силу взгляда, достаточную для того, чтоб отнялся язык у ругателя и чтоб всякий клеветник испепелился…
— Видишь ты вон то зеркало? — прервал его раввин.
— Вижу.
— Возьми его с собой и делай, что я прикажу тебе.
Гирш осторожно снял со стенки небольшое зеркало, оправленное в старой черной раме, и не без недоумения начал осматривать его.
— Как только жена твоя начнет ругаться, — продолжал Мейхес, — подставь ей зеркало так, чтоб она увидела себя в нём. Понимаешь?
— Понимаю! Но это всё?
— Всё! Делай, как я говорю тебе.
Гирш призадумался, но, не смея возражать, отправился с зеркалом домой.
Метель окончилась, ветер разогнал белые облака; выглянуло солнышко, и маленькое зеркало в руках Гирша заиграло солнечными лучами.
Гирш остановился, снова присмотрелся к зеркалу и снова не нашел в нём ничего особенного.
— Это наверное волшебное зеркало, — сказал он себе. — Бывают ведь такие волшебные вещи, которые, словно нарочно, выглядят так незаметно, что те, которые не знают их назначения, не обратят даже внимания на них.
Медленным шагом дошел Гирш до дома мясника Ката; у мясника имелся злющий пес по имени Рейс, пес, которому уже не раз попадали между зубами длинные полы Гиршева кафтана. Как раз у ворот Мясникова дома и на сей раз лежало это злобное животное. Едва Гирш поравнялся с ним, как Рейс заворчал и страшно оскалил зубы.
— Ладно! — подумал Гирш. — Теперь, брат, ты мне ничего не поделаешь.
И быстрым движением он подставил раввиново зеркало к морде собаки.
Оказалось, что Рейс подался назад своей злобной мордой, перестал ворчать и даже, встав с места, отступил в сторону. Еще более того: со всяким движением Гирша, подставлявшего взорам Рейса раввиново зеркало, пес всё отступал и отступал, а в заключение даже вильнул слегка хвостом и сделал попытку дружески лизнуть руку Гирша Бикелеса, державшую зеркало.
— Вот чудо-то! — не удержавшись, воскликнул Гирш. — Будь благословен мудрый раввин!
И, осторожно спрятав зеркало за пазуху, Гирш направился к своему дому.
Красавица Шифра — а она на самом деле была очень хороша собою — встретила своего благоверного целым потоком злобной ругани. Но Гирш только посмеялся в душе: теперь ведь у него в руках было волшебное зеркало, и никто не мешал ему пустить его хоть сейчас же в дело.
— Ты опять притащился домой? — кричала Шифра на мужа. — Погоди же! Я удружу тебе, как следует.
И она бросилась к Гиршу с очевидным намерением или выщипать ему бороду, или по малой мере расцарапать супружескую физиономию.
Не без страха выдернул Гирш из-за пазухи раввиново зеркало, и подставил его к самому лицу обозленной Шифры. О, чудо! Она взглянула в зеркало, замолчала и, отойдя к окну, уселась там в кресло.
Прошла минута молчания.
— Не пообедать ли нам Шифра? — с облегченным сердцем, радуясь своей первой победе, спросил Гирш.
— Не получишь ты нечего! — проворчала в ответ жена. — Камни глотай, коль хочешь! Вот твой обед!
Чувствуя новое приближение грозы, Гирш снова быстро подставил жене зеркало.
— Убирайся ты от меня с этой гадостью! — проговорила Шифра тоном ниже.
— О! Мое зеркало вовсе не гадость! Это прекрасное зеркало.
— Так уж не хочешь ли ты сказать, что я так гадка, как выгляжу в нём? Для тебя, я думаю, я достаточно красива.
Гирш молча снова поднес жене зеркало. Шифра повернулась к нему спиной и отойдя к двери принялась плакать.
— Что с тобой, милая Шифра? — ласково спросил ее муж.
— Ты всегда говоришь, что я хороша собой! — всхлипывая, отвечала Шифра. — И другие повторяли тоже самое; а теперь я вижу в зеркало ужасную физиономию и понимаю, что я не только не хороша, но просто отвратительна.
— Нет, Шифра! Ты не права! Ты хороша, как ангел, если ты… в хорошем расположении духа.
— А когда я сердита? Разве я тогда только и делаюсь отвратительной?
— Нет, Шифра! Тогда ты тоже прекрасна, но только прекрасна… как демон.
Шифра засмеялась.
— Смейся, смейся! — продолжал Гирш. — Ты так хороша, когда ты смеешься, и я так давно не видел тебя смеющеюся. Знаешь, Шифра! Ты до того постоянно сердишься, что я думаю, ты даже не имеешь времени на то, чтоб прифрантиться, причесаться путем. Чуть ли ты не перестала даже умываться.
Шифра вышла из комнаты, хлопнув дверью, а Гирш уселся у окна и, выставив раввиново зеркало так, что на нём весело заиграли солнечные лучи, принялся целовать его и забавляться им словно ребенок, нежничать с ним, словно перед ним было не зеркало, а была сама, видимо, исправляющаяся Шифра.
В комнату вошла Шифра. Головка её была изящно причесана, глаза опущены в землю, хорошенькая фигура облечена в изящное шелковое платье и меховую кацавейку, а ножки — в шитые золотом туфли. Ко всему этому она очень мило улыбалась.
— Ах, Шифра! — встретил ее муж. — Как хороша ты теперь!
— Полно, так ли? — усомнилась она.
— Взгляни! — И Гирш поднес ей раввиново зеркало.
Она улыбнулась радостной, немного гордой улыбкой, и, положив обе руки на плечи мужа, поцеловав его проговорила:
— Я не буду больше никогда отвратительной. Только убери пожалуйста это зеркало! Я думаю, что оно не простое, а волшебное.
— Оно волшебное и есть! — не без гордости удостоверил Гирш.
В тот же вечер зеркало было возвращено с благодарностью мудрому раввину, и с тех пор Гиршу никогда не понадобилось прибегать к чудодейственной его помощи; Шифра сдержала свое обещание: всегда быть прекрасной… как ангел.