Что связывало великих невозвращенцев Михаила Барышникова и Иосифа Бродского: Мышь и кот Джозеф

27 января знаменитому артисту балета и балетмейстеру Михаилу Барышникову исполняется 72 года. В 1974 г. он совершил побег из СССР, став одним из немногих невозвращенцев, сумевших добиться успеха в профессии в США. В эмиграции судьба свела его с еще одним знаменитым беглецом — Иосифом Бродским, с которым они общались до самой смерти поэта. Барышников увлекался поэзией, а Бродский не любил театр и балет. Что же так тесно связывало двух опальных эмигрантов, и почему Бродский посвящал стихи Барышникову?

В СССР пути поэта и танцовщика двигались по совершенно разным орбитам и никогда не пересекались. Иосиф Бродский родился в 1940 г. в Ленинграде, во время войны жил в эвакуации в Череповце, а после ее окончания вернулся обратно. Он часто менял школы, после 8-го класса устроился на завод фрезеровщиком, затем сменил еще несколько профессий — работал помощником прозектора в морге, кочегаром, фотографом, участвовал в геологических экспедициях. Но при этом постоянно занимался самообразованием и уже в юности понял, что больше всего его привлекает литература.

Михаил Барышников появился на свет на 8 лет позже, в Риге (Латвия) — туда его отца-офицера направили проходить службу. С 10 лет он начал заниматься в балетной школе. Когда Михаилу было 12 лет, его мать покончила с собой. Отец вскоре женился во второй раз, и сыну в новой семье места не нашлось. Во время гастролей в Ленинграде ему предложили поступить в хореографическое училище, он переехал в Ленинград и с тех пор с отцом не общался.

В тот же период, в начале 1960-х гг., в Ленинграде заговорили о Бродском — после того, как он выступил на поэтическом турнире в ДК им. Горького. В 1963 г. во время выступления на пленуме ЦК КПСС Никита Хрущев призвал искоренять среди молодежи «лежебок, нравственных калек и нытиков», пишущих на «птичьем жаргоне бездельников и недоучек». Одной из мишеней стал Иосиф Бродский: в том же году в газете «Вечерний Ленинград» в статье «Окололитературный трутень» авторы заклеймили поэта позором. Спустя год его арестовали за тунеядство — хотя его стихи публиковали в детских журналах, а издательства заказывали ему переводы, официально он нигде не был трудоустроен, что по тем временам считалось преступлением. Бродского судили и приговорили к 5-летней высылке из Ленинграда в Архангельскую область с обязательным привлечением к труду.

Многие известные писатели хлопотали о его досрочном возвращении из ссылки, и в 1965 г. его освободили. В том же году в США вышел первый сборник стихов Бродского, а сам он все чаще общался с иностранными издателями. Вскоре после того, как поэт вернулся из ссылки, он читал свои стихи в Доме актера на Невском. Именно там его впервые и услышал Барышников. Правда, лично знакомы они тогда еще не были. В 1972 г. поэта вызвали в ОВИР и предложили ему покинуть СССР, дав понять, что в качестве альтернативы может быть только психиатрическая лечебница.

Тем временем Барышников окончил хореографическое училище и был принят в труппу Театра оперы и балета им. С. Кирова. Его карьера развивалась стремительно, вскоре он исполнял ведущие классические партии во многих постановках. С 1970 г. Барышников начал выступать за границей, и ему стали поступать предложения зарубежных импресарио. В то же время на родине академические постановки не могли удовлетворить его творческих амбиций. Летом 1974 г. он отправился на гастроли в Канаду и попросил там политического убежища. Стать невозвращенцем его побудили скорее творческие, а не политические причины. В июле того же года он дебютировал в Нью-Йорке в балете «Жизель», и с тех пор исполнил множество ведущих партий в классических и современных постановках, став премьером, а затем и руководителем Американского театра балета. Позже он оставил классический балет и освоил новое направление — модерн. Помимо этого, Барышников снялся в нескольких фильмах в Голливуде.

Выбор Барышникова был добровольным, эмиграция Бродского — вынужденной. Перед отъездом он даже написал письмо Брежневу с просьбой позволить ему остаться в СССР хотя бы в качестве переводчика, однако эту просьбу так и не услышали. В США его дальнейшая судьба сложилась успешно — Бродский преподавал в университетах, прославился как автор многочисленных эссе, переводил на английский стихи Набокова, в 1986 г. опубликовал собственный поэтический сборник, а спустя год получил Нобелевскую премию в области литературы. Сам себя он определял как «русского поэта, англоязычного эссеиста и, конечно, американского гражданина».

Вскоре после того, как Барышников оказался в Нью-Йорке, он познакомился с Бродским. Со второй же встречи они перешли на «ты», о чем артист рассказывал: «Он предложил перейти на „ты“, но с одним условием: вместо „Миша“, он, по созвучию, предложил называть меня „Мышь“… Для себя он выбрал парное к моей новой кличке имя — „кот Joseph“ — и тут же добавил: „Мяу!“ Так мы друг друга и называли до последнего дня нашей дружбы». Эта дружба оказалась долгой и крепкой — она продолжалась 22 года, до самой смерти поэта. Барышников был первым, кому Бродский доверял свои секреты и читал новые стихи. Он говорил ему: «Сядь, послушай, Мышь, по-моему, получилось…», или так: «Мышь, сядь сюда, я хочу услышать от другого — как это звучит». Очень часто танцовщик становился адресатом его стихотворений. В одном из них в 1976 г. поэт писал:

Как славно ввечеру, вдали Всея Руси,
Барышникова зреть. Талант его не стерся!
Усилие ноги и судорога торса
с вращением вкруг собственной оси
рождают тот полет, которого душа
как в девках заждалась, готовая озлиться!
А что насчет того, где выйдет приземлиться, —
земля везде тверда; рекомендую США.

Бродский всегда поздравлял Барышникова с днем рожденья, посылая ему стихи или фотографию с подписью:

Страна родная широка.
Но в ней дожить до сорока
ни Мыши, ни её коту
невмоготу.

В 1988 г. артист и поэт стали совладельцами ресторана «Русский самовар», где оба часто бывали. Но их объединяли скорее не партнерские отношения, и даже не интерес к творчеству друг друга, а настоящее родство душ, безотносительно к роду занятий. Бродский писал о своем друге: «Единственный человек, с которым я был мало знаком в России, — это Миша Барышников. Здесь мы с ним видимся довольно часто — просто потому, что он совершенно потрясающий человек. Человек потрясающего ума и интуиции. Человек, который — помимо всего прочего! — знает стихов на память гораздо больше, чем я. Это очень странно, но как мы встретились с Мишей я, ей-богу, не могу вспомнить. Но одно могу сказать: он на меня произвел — и производит — колоссальное впечатление. Причем вовсе не своими качествами танцовщика, тем более, что в этой области я специалистом ни в коем роде не являюсь. А прежде всего — своим совершенно невероятным природным интеллектом… Меня балет никогда особенно не интересовал. И до сих пор не интересует. Хотя, надо сказать, когда я вижу на сцене Барышникова, то это ощущение совершенно потрясающее. Я даже думаю, что это вообще уже даже и не балет — то, чем он занимается…».

В 1992 г. поэт написал книгу о Венеции и подарил ее артисту в его день рождения с посвящением:

Портрет Венеции зимой,
где мёрзнут птицы в нише,
в день января 27
дарю любимой Мыши.
Прости за инглиш,
но рука — как и нога для танца —
даётся, чтоб издалека
канать за иностранца.

Еще до эмиграции Бродский страдал стенокардией. В 1978 г. ему сделали операцию на сердце, после чего он перенес 4 инфаркта. А 5-й стал для него последним. Удивительно то, что он ушел из жизни в ночь с 27 на 28 января — сразу после дня рождения Барышникова, успев сделать ему последний подарок. Он выслал другу свой сборник «В окрестностях Атлантиды» с надписью:

Авось напомнит данный томик,
что автор был не жлоб, не гомик,
не трус, не сноб, не либерал,
а грустных мыслей генерал.

Смерть поэта стала для Барышникова большой утратой. Данью памяти о преданном друге стал спектакль «Бродский / Барышников», премьера которого состоялась в 2015 г. в Риге. По задумке латвийского режиссера Алвиса Херманиса, на протяжении всей постановки на сцене остается только один актер — Михаил Барышников, который читает прозу и стихи Иосифа Бродского.

Барышников сказал о поэте слова, которые можно было бы отнести к ним обоим: «Во-первых, это врождённый талант, определённый человеческий дар. Дар, который редко дается. И потом — его настоящая цивильность, как гражданина мира, как человека, чувствующего человеческое достоинство. И, конечно, глубина его самообразования, миропонимания, которая редка в людях».

Он всегда пользовался большим успехом у женщин, но сам своих романов никогда не комментировал