Последний из рода Юсуповых

В 1900 году супруги Зинаида Николаевна и Феликс Феликсович Юсуповы составили завещание о передаче своих бесценных коллекций государству «в случае внезапного прекращения рода». Довольно странный поступок для родителей, имеющих двух наследников.

Коляска остановилась на широком парадном дворе. «Бывали ли вы в Архангельском? — вспомнились художнику слова Герцена. — Ежели нет, поезжайте…» От увенчанного бельведером дворца навстречу уже спешила хозяйка имения Зинаида Николаевна, женщина редкой красоты и большой культуры: «Валентин Александрович! Давно вас ждем».

Княгиня заказала Серову портреты мужа и сыновей, пригласив его летом 1903 года поработать в родовом имении Архангельское.

Князья Юсуповы — представители древнего ногайского рода, принадлежали к высшему слою российской аристократии, в течение нескольких столетий занимали высокие должности и входили в число знатнейших семейств империи.

Зиму супруги проводили в Петербурге, лето — в своей знаменитой «подмосковной», куда наезжали многочисленные родственники и друзья, причем некоторые задерживались на весь сезон. На флагштоке поднимали белый флаг с изображением геральдического льва из фамильного герба, и Архангельское оживало. Зал с ротондой распахивал стеклянные двери в парк, и гости неизменно восхищались открывающейся перспективой: террасы и длинный газон, обрамленный статуями, тянулись к горизонту и терялись в синей дали леса. Дни проходили в прогулках, пикниках и чаепитиях в саду под липами. Без конца устраивали праздники, балы, ярмарки, в старинном театре разыгрывали пьесы.

Иронично относящийся к титулам и богатству, не терпящий поучений в искусстве даже от императорских особ, ершистый Серов чувствовал себя здесь на удивление легко и свободно. В строчках, адресованных жене, он восхищался и усадьбой, и деликатностью хозяев: «Архангельское со старинным садом, выстриженными деревьями и отличным видом на другую сторону реки Москвы — все же очень и очень великолепно… Прием был весьма любезен как с его, так и с ее стороны».

Портрет Зинаиды Николаевны к этому времени был уже им написан в юсуповском дворце на Мойке, так что основными «моделями» стали мужчины, и первой — глава семейства. «Князь скромен, хочет, чтобы портрет был скорее лошади, чем его самого…» — сообщал Серов жене. Его кисть сумела передать и буйный нрав арабского скакуна, и сдержанную важность всадника. Князь остался доволен и, по словам Валентина, «в разговоре о портретах изволил заметить, что о цене не спрашивает» — сколько художник назначит, столько он и заплатит.

Наблюдательный гость быстро подметил, что супруги — люди очень разные: она — открытая, приветливая, жизнерадостная, он — молчаливый и довольно угрюмый. Но без сомнения, они были сильно привязаны друг к другу. В свое время их романтическая история наделала в Петербурге много шума.

Наследница огромного состояния княжна Зайдэ, как называла Зинаиду Юсупову сестра Татьяна, мечтала выйти замуж только по любви. Отец же, гофмейстер двора Николай Борисович, считал, что брак — дело серьезное, и прочил в зятья претендента на болгарский престол Александра Баттенберга. Не желая огорчать папеньку, девушка согласилась познакомиться с потенциальным женихом. Баттенберга сопровождал молодой русский офицер граф Феликс Сумароков-Эльстон, в обязанности которого входило представить принца будущей невесте и откланяться. Но «откланяться» пришлось Баттенбергу: Зинаида с первого взгляда влюбилась в статного красавца-кавалергарда. Тем же вечером изумленный Феликс записал в дневнике: «Кажется, ко мне неравнодушны…» Да и сам он не остался безразличным к Юсуповой и вскоре сделал ей предложение. Свадьба, состоявшаяся весной 1882 года, вызвала недоумение света: отчего первая красавица империи, да еще с таким приданым, пошла под венец с этим солдафоном? Однако жених оказался не так уж прост. Его отца, Феликса Николаевича Эльстона, считали внебрачным сыном прусского короля Фридриха Вильгельма IV и фрейлины Екатерины Тизенгаузен, внучки фельдмаршала Кутузова. Женился он на Елене Сергеевне Сумароковой, присоединив к своей фамилии фамилию исчезнувшего рода Сумароковых и графский титул. У Зинаиды Николаевны и Феликса Феликсовича родились четверо мальчиков, но двое скончались в младенчестве.

…На другой день Зинаида Николаевна нашла Серова на верхней террасе, тот увлеченно зарисовывал портик с балюстрадой и вазонами.

— Какой благословенный уголок, — улыбнулся Валентин хозяйке.

— Я обещала познакомить вас с усадьбой. Начнем, пожалуй, с Большого дома. Обилие застекленных дверей и окон свидетельствует, что он задумывался как летний дворец…

Далее Серов узнал, что Архангельское известно еще со времен Ивана Грозного. Упоминание об имении, тогда местечко называлось Уполозы Горетова стана Московского уезда, встречается в письменных источниках за 1584 год. В течение трех столетий ее владельцами были князья Одоевские, Черкасские, Голицыны. Последние заложили основы архитектурно-паркового ансамбля, выстроили дворец, но вдова Николая Алексеевича Голицына, Мария Адамовна, выставила усадьбу на продажу — к тому времени она именовалась Архангельское по храму Михаила Архангела, возведенному в шестидесятые годы XVII века. К владению присматривались Нарышкины и Вяземские, однако сочли «слишком великолепным», да и цена кусалась — двести сорок пять тысяч ассигнациями.

Шестого октября 1810 года была составлена купчая на приобретение Архангельского князем Николаем Борисовичем Юсуповым, одним из последних блестящих екатерининских вельмож. Он получил прекрасное образование и говорил на пяти языках, слыл ценителем и знатоком художеств и имел в Европе обширные знакомства с художниками, писателями, философами, в том числе с Вольтером, Дидро и Бомарше.

Юсупов возглавлял дирекцию Императорских театров, а также с 1792 года казенные фарфоровый и стеклянный заводы и шпалерную мануфактуру. При Павле I в его ведении был Эрмитаж с императорскими художественными коллекциями, а с 1814-го — Экспедиция кремлевского строения с Оружейной палатой. Богатство князя было столь огромно, что он и сам не знал его истинных размеров и не мог без записной книжки перечислить все свои владения.

В Архангельском Николай Борисович завел хрустальный и фарфоровый заводы, разбил ботанический и зоологический сады, создал крепостной оркестр и театр, декорации для которого писал итальянский художник и архитектор Пьетро Гонзаго. Мрамор для усадебной скульптуры Юсупов заказывал на каррарских каменоломнях — тот самый, из которого ваял Микеланджело.

— Ну и размах был у вашего блистательного предка, — восхитился Серов.

— Да, денег на Архангельское он не жалел. Чтобы купить у вдовы Голицына это имение, продал один из своих петербургских дворцов, что на Фонтанке, построенный Джакомо Кваренги. Часть вырученных средств пустил на обустройство парка.

Гости «подмосковной» не переставали удивляться юсуповским затеям: вольеру с фазанами и павлинами, зверинцу с верблюдами и ламами, пеликанам на берегу пруда и редким растениям в оранжереях и саду. Особую ценность усадьбы составляли художественные коллекции князя: картины, скульптуры, фарфор, бронза, многотомная библиотека — в его «Музейоне» насчитывалось не менее тридцати тысяч «единиц хранения». «Как Архангельское не есть доходная деревня, — считал Юсупов, — а расходная, и для веселия, а не для прибыли, то стараться то заводить, что редко, и чтобы все было лучше, нежели у других». При нем Архангельское снискало себе славу русского Версаля.

— Слышал, Пушкин бывал здесь желанным гостем? — обратился к Зинаиде Николаевне с вопросом художник.

— Да, Николай Борисович водил дружбу с поэтом, Александр Сергеевич даже изобразил его на одной из своих рукописей — согбенным старичком в парике с косичкой и кафтане времен Екатерины. Когда прадед умер, Пушкин горевал: «Ох уж эта холера! Мой Юсупов умер…»

— Как здесь все удивительно близко: Пушкин, Екатерина, XVIII век… — задумчиво молвил Валентин.

— А сын старого князя — мой дед Борис — считал имение затратным, потому продал Московскому университету ботанический сад, отдал на откуп пруды для ловли рыбы и устроил в жилых павильонах при оранжереях комнаты «для отдачи внаем» дачникам, — развела руками княгиня. — Мы же стремимся по мере сил возрождать былую славу Архангельского.

После главы семейства Серов взялся за портрет младшего сына, которого домашние шутя величали Феликсом III. На сеанс юноша являлся со своим любимцем — французским бульдогом Гюгюсом. «Щенка, — сообщил он, — привезли из Франции три года назад, тогда в Париже проходила Всемирная выставка». В перерывах между сеансами Феликс уводил художника в парк и развлекал усадебными байками. «Знаете, любезнейший Валентин Александрович, когда мне было лет семь, в Архангельское приезжал модный французский живописец Франсуа Флеминг — писал матушку и нас с Никсом. Наша усадьба так ему полюбилась, что как-то он сказал: «Княгиня, как покончу рисовать, позвольте наняться к вам на должность почетной архангельской свиньи!» — и Феликс залился простодушным смехом.

А вот отношения с его братом — тот был старше Феликса на четыре года — у Серова не сложились. Держался Николай высокомерно, позировал неохотно. Какая-то непонятная тревога охватывала художника, едва перед ним оказывался молодой Юсупов. Не оттого ли и портрет остался будто слегка незавершенным?..

С тех пор минуло пять лет. Николай окончил Петербургский университет, получил диплом юриста и вел жизнь богатого щеголя. При этом писал крепкую прозу под псевдонимом Роков и даже заслужил похвалу Льва Толстого, играл в любительском театре, пел — у него был прекрасный баритон. В личной жизни одно увлечение сменяло другое, никто и подумать не мог, что граф способен на глубокое чувство.

И вдруг он страстно влюбился… в чужую невесту. В марте 1908 года на ужине артистического кружка Николая представили девятнадцатилетней Марине Гейден. Графиня была красива и кокетлива, но, увы, помолвлена с ротмистром Арвидом Мантейфелем. Девушка, чьи мысли и мечты с того вечера были связаны лишь с Юсуповым, уговаривала родителей отменить свадьбу, но те не позволили. Двадцать третьего апреля 1908 года состоялось венчание. Тем же вечером новобрачные отбыли в свадебное путешествие во Францию, и оттуда полетели страстные письма Николаю. Граф приезжал в Париж, пару видели в ресторанах и театрах, что, конечно, дало повод для пересудов. Новоиспеченный муж узнал об адюльтере и потребовал развода. Однако сослуживцы убеждали стреляться — затронута-де честь мундира. В отчаянии Марина писала Феликсу: «Полк будет подбивать на дуэль, и кончится очень плохо… Ради Бога, устройте так, чтобы ваш брат не появлялся в Петербурге… Тогда злые языки успокоятся, и к осени все уляжется». Но Николай прятаться не стал и принял вызов.

За два часа до дуэли он написал Марине письмо: «Дорогая! Мне страшно тяжело, что не вижу тебя перед смертью, не могу проститься и сказать, как сильно я люблю тебя… У меня нет даже твоей фотографии, чтобы поцеловать ее. Единственная вещь, которую я от тебя имею, — маленькая прядь волос, которую храню как святыню».

Стрелялись с тридцати шагов на Крестовском острове ранним утром двадцать второго июня. Юсупов выстрелил в воздух, Мантейфель промахнулся, потребовал продолжить — теперь уже с пятнадцати шагов — и на сей раз попал в цель. Николай, как и в первый раз, отказался стрелять в противника. До двадцатишестилетия он не дожил восемь месяцев…

Убитая горем Марина писала Феликсу: «Я должна видеть его гроб, помолиться на нем… Помогите пробраться в церковь, сделайте это для меня, сделайте это для вашего брата!» Но Феликс не внял ее мольбам — он, как и все, винил в трагедии Марину.

О гибели графа художник Серов узнал из газет и в первую минуту подумал о несчастной княгине Зинаиде Николаевне: «Какое горе для матери! Она души не чаяла в своих сыновьях!» Валентин тут же послал телеграмму с соболезнованиями на Мойку, 94, во дворец Юсуповых. Потом весь день прометался по мастерской, не в силах сосредоточиться хоть на чем-нибудь. «Обреченность, — неожиданно понял он, — вот что меня тревожило, когда писал портрет Николая. Я видел в его лице обреченность…»

Дуэль потрясла весь Петербург. От Мантейфеля многие отвернулись, он покинул полк и уехал в имение. Изгоем сделалась и Марина. Сразу после дуэли Гейден разошлась с мужем, с тяжелой депрессией попала в больницу, а затем навсегда уехала за границу.

Княгиня Юсупова от горя едва не лишилась рассудка. «Сердце обливается кровью видеть бедную Зинаиду в такой глубокой печали, такую крошечную, хрупкую и прекрасную…» — сетовала императрица Александра Федоровна.

В горячке вспомнила Зинаида Николаевна, как под Рождество 1887 года четырехлетний Николай на ее вопрос, какой бы подарок он пожелал, неожиданно ответил: «Не хочу, чтобы у тебя были другие дети». Оказалось, нянька рассказала мальчику о фамильном проклятии.

Юсуповы вели свой род от багдадского халифа Абубекира бен-Райока, жившего в VI веке. Если версия верна, то их предки правили Дамаском, Антиохией, Ираком, Персией и Египтом. Одним из потомков халифа был хан Юсуф, правитель Ногайской Орды. Видя растущее недовольство подданных, он решил заручиться поддержкой Москвы и обезопасить своих сыновей — Али и Ибрагима, отослав их ко двору Ивана Грозного. Старый хан не ошибся: не успели мальчики добраться до Москвы, как его вероломно заколол родной брат. Ногайские княжичи были пожалованы многими селами и деревнями, а также получили в кормление волжский город Романов (теперешний Тутаев. — Прим. ред.) неподалеку от Ярославля. С того времени новые подданные ревностно служили русским государям, занимая видные должности и скопив немалые богатства, но веры не меняли.

Сто лет спустя правнук хана Юсуфа Абдул-мурза принимал у себя патриарха Иоакима и по незнанию православных обычаев угостил его в пост гусем в меду и мяте. Вкус птицы был столь непривычен, что святой отец принял гусятину за рыбу, а узнав правду, разгневался и нажаловался царю: дескать, басурман глумится над христианской верой. Федор Алексеевич лишил мурзу всех прежних даров и пригрозил карой. Кто знает, возможно, страх перед грозным правителем и подтолкнул Абдула к решению перейти в православие? В крещении он принял имя Дмитрий, а в память о знаменитом предке взял фамилию Юсупов. Как гласит семейная легенда, в ту же ночь во сне к нему явился пророк Мухаммед и объявил, что за вероотступничество накладывает на его род проклятие: теперь в каждом поколении Юсуповых до двадцати шести лет доживет лишь один наследник и продолжится это вплоть до скончания рода.

Начиная с внука того самого проклятого Дмитрия зловещее пророчество сбывалось в каждом поколении. На протяжении XVIII—XIX вв.еков род был на грани угасания и в конце концов должен был исчезнуть с его последним представителем по мужской линии — отцом Зинаиды. И Николай Борисович обратился к императору Александру III с просьбой разрешить его зятю именоваться также князем Юсуповым, дабы титул и фамилия перешли к его сыновьям. Высочайшее разрешение о «присоединении» графа Феликса Сумарокова-Эльстона к роду Юсуповых было получено.

Как замечал великий князь Александр Михайлович, знавший Зинаиду Николаевну с юности, она всегда стремилась «облегчить человеческую нужду»: в восемнадцать лет открыла приют для сирот и вдов солдат русской армии, а после трагической гибели сына с еще большим усердием занялась благотворительностью. В Петербурге, Москве и Ялте под ее покровительством находились десятки приютов, больниц и гимназий. В Первую мировую она снаряжала на свои средства санитарные поезда, во дворцах и имениях устраивала лазареты и лично ухаживала за ранеными.

Крупные пожертвования Юсупова делала и на культурные начинания. Когда профессор Иван Цветаев создавал в Москве Музей изящных искусств, подала идею устроить в нем Римский зал, пожертвовала пятьдесят тысяч рублей, а затем еще пополнила экспозицию полотнами мастеров итальянского Возрождения из собственной коллекции. Оплатила она и изготовление одного из самых известных слепков музея — конной статуи кондотьера Бартоломео Коллеони работы Верроккьо.

После гибели старшего брата Феликс сделался единственным наследником огромного состояния. «Возвращаясь однажды с прогулки и поднимаясь по лестнице последней террасы, я остановился наверху, чтобы оглядеть огромный парк с его статуями и аллеями и великолепный дом, давший приют бесценным богатствам, — вспоминал он. — Я думал, что однажды все это будет принадлежать мне и что это лишь частичка богатства, которое должно перейти ко мне. Мысль стать одним из богатейших людей России опьянила».

И впрямь есть от чего закружиться голове! Капитал Юсуповых к 1900 году составлял 21,7 миллиона рублей. Им принадлежало двести пятьдесят тысяч десятин земли, множество имений в разных губерниях России, четыре дворца и шесть доходных домов в Петербурге, дворец и восемь доходных домов в Москве, вилла в Швейцарии, сахарные, мясные и кирпичные заводы, антрацитный рудник в Донбассе, ценные бумаги, размещенные в российских и европейских банках. Невообразимое богатство приводило порой к тому, что вещи терялись на века. Так случилось, например, с уникальным сервизом из черного севрского фарфора, принадлежавшим князю Николаю Борисовичу. «Что сталось с сервизом, никто в семье не знал, — писал Феликс в воспоминаниях, — но в 1912 году посетили меня два француза-искусствоведа, изучавших севрский фарфор. Пришлось заняться розысками прадедовского сервиза. Нашел я его в чулане. Более века пылился там…»

Надо заметить, младший Юсупов доставил отцу с матерью немало хлопот. Он превратился в светского повесу и отчаянного прожигателя жизни: пристрастился к картам, кутежам и сомнительным авантюрам. Одно время шокировал окружающих тем, что появлялся в публичных местах в женской одежде: то в платье из голубого тюля и боа из страусовых перьев пел в петербургском кафе, то прогуливался в столь же нелепом виде по Невскому проспекту. Когда о проделках Феликса узнали родители, грянул грандиозный скандал. Отец назвал его негодяем и позором семьи, которому не подаст руки ни один порядочный человек, и так хлопнул дверью кабинета, что в соседней зале упал со стены портрет.

Мать внушала сыну, что он не вправе пятнать честь фамилии и что обладая внушительным состоянием, может сделать людям много добра. Феликс решил последовать совету матушки. План был таков: Архангельское отдать художникам, музыкантам и артистам; столичные дворцы превратить в больницы и приюты для стариков; в крымских и кавказских имениях открыть санатории; земли раздать крестьянам, а заводы превратить в акционерные компании. «Да он — революционер!» — воскликнула императрица, узнав о прожектах Феликса. Восторга не испытывала и Зинаида Николаевна. Чтобы сын остепенился, его следовало поскорее женить. Нашлась блестящая партия — Ирина Романова, племянница Николая II.

Двадцать первого марта 1915 года у супругов родилась дочь Ирочка, которую дома ласково называли Бэби. Зинаида Николаевна души не чаяла во внучке. Помня о ранней смерти брата и легенде о проклятии рода Юсуповых, Феликс и Ирина решили, что эта девочка станет их единственным ребенком.

Шла война, но Феликс как единственный сын не был мобилизован на фронт. Окончив офицерские курсы, он занимался организацией работы госпиталей в Петербурге. В 1916 году Зинаида Николаевна, узнав об участии сына в убийстве Распутина, без колебаний встала на его сторону: «Ты убил чудовище, терзавшее страну… Я горжусь тобой». А вскоре княгиня с ужасом узнала, что императрица потребовала расстрелять зачинщиков. К счастью, царь Николай супругу не поддержал и отправил князя под негласный надзор полиции в родовое имение Ракитино Курской губернии.

Весной 1917-го Юсуповы покинули мятежный Петроград и укрылись в одном из своих крымских имений. «Вещи не перевожу — все наладится», — сообщал Феликс матери, как и многие полагая, что революционная смута ненадолго.

В Гражданскую вместе с братьями жены он подал генералу Деникину прошение о зачислении в Белую армию, но всем им было отказано с формулировкой: «Присутствие родственников императорского семейства в рядах Белой армии нежелательно».

Тринадцатого апреля 1919 года, накануне захвата Крыма большевиками, Юсуповы вместе с другими представителями российской аристократии и членами императорской фамилии покинули полуостров на английском миноносце «Мальборо», который прислал за вдовствующей императрицей Марией Федоровной ее племянник — король Англии Георг V.

Молодые Юсуповы в итоге осели в Париже, у них там имелась небольшая квартира, в гараже стоял автомобиль — Феликс, заядлый гонщик, возглавлял в Петербурге Первый русский автомобильный клуб. Счета в зарубежных банках оказались пусты: как многие состоятельные семьи, в начале Первой мировой Юсуповы в патриотическом порыве перевели все деньги в Россию. Удалось вывезти лишь кое-какие фамильные драгоценности и два полотна Рембрандта. Продав картины, Феликс с Ириной купили дом в Булонском лесу. Открыв контору по трудоустройству эмигрантов, они помогали соотечественникам.

Позже чета решила основать модное ателье, назвали его по первым двум буквам своих имен — «Ирфе». Возможность одеваться у племянницы последнего российского императора льстила богатым американкам и француженкам, так что дела шли неплохо. Но вскоре Европу захлестнула Великая депрессия, и в 1931 году «Ирфе» обанкротилось.

Если Феликс с женой, покинув родину, выбрали Париж, то Юсуповы-старшие — Рим. На чужбине Зинаида Николаевна, как и ее сын, активно помогала соотечественникам. При ее содействии были открыты бесплатная столовая и белошвейная мастерская. Огромной популярностью пользовались трехдневные базары перед Рождеством, на которых княгиня выступала в роли хозяйки. Римская знать и весь дипломатический корпус стекались в эти дни к мадам Юсуповой за подарками для родных и друзей. Выручка шла на помощь русским эмигрантам.

В1928 году, схоронив супруга, княгиня переехала к сыну во Францию и через одиннадцать лет обрела там вечный покой под простым могильным крестом. «Да будет легка земля русского кладбища в Сент-Женевьев-де-Буа доброй и прекрасной покойной княгине Зинаиде Николаевне», — написала одна из русских газет.

Сын ее, проведя на чужбине полвека, не принял французского гражданства и хранил русский паспорт. У Феликса был открытый гостеприимный дом, где перебывала вся европейская культурная элита: Ингмар Бергман, Жан Кокто, Жан Маре, не раз заглядывал генерал де Голль. Привычку жить на широкую ногу князь не утратил. По словам внучки Ксении: «Он не умел считать деньги… У него никогда не было бумажника. Деньги лежали повсюду в конвертах, которые он раздавал не считая. Верный слуга Гриша, зная о недостатке барина, прятал деньги, чтобы тот все не потратил. Кончилось все тем, что Феликс Феликсович под старость стал жить на сбережения своего верного Гриши».

В конце жизни Юсупов часто наведывался в госпитали и подбадривал безнадежно больных. Врачи были благодарны князю: «После ваших разговоров они уходят из жизни светло». Феликс часто говорил: «Добро, которое мы имеем, идет от добра, которое мы отдаем». В этом он был похож на мать. Князя не стало в 1967-м, Ирина Александровна пережила мужа на три года. Их похоронили в одной могиле с Зинаидой Николаевной — денег на отдельный участок не нашлось…

Единственная внучка Юсуповых Ксения Шереметева-Сфири проживает в Греции, но, как и дед, имеет российский паспорт. У нее есть дочь Татьяна и две внучки — Марилия и Жасмин-Ксения. Последнее столетие в роду Юсуповых рождались только девочки. К счастью, на них семейное проклятие не распространяется…

Усадьба Архангельское до наших дней сохранила свой неповторимый облик. По инициативе Игоря Грабаря в 1918 году она была взята под охрану государства и в 1919 году превращена в музей. В этом статусе усадьба Юсуповых существует уже целый век, удовлетворяя, как и желала того княгиня Зинаида Николаевна, «эстетические и научные потребности Отечества»…