1.

Ты мне снился молодым и красивым.
Я — на этой стороне, ты — по ту…
Я кричу, а докричаться нет силы —
И проснулась я в холодном поту…

У судьбинушки твоей нрав был скверный:
Отпустив на детство десять годков,
Вдруг обрушилась, как своды каверны,*(1)
Миллионами могил и голгоф.

Как ты выжил, когда смерть всех косила
По баракам васюганской*(2) глуши?
Тебя власть, туда загнав, не спросила,
В чём, дитя, ты перед ней согрешил.

Холод, голод, мор. Дела ваши плохи.
Призрак смерти чёрный плащ распластал.
И родители последние крохи
Ради вас не доносили до рта.

Уберёг вас Бог, да не от сиротства…
Забрала кормильцев ваших тайга.
Мать за жизнь вам наказала бороться,
А с теплом — идти к родным берегам.

Трое*(3) детушек: братишки-погодки
(Васе, старшему, одиннадцать лет)
И сестрёнка (только восемь сиротке!)
Не забыли материнский завет.

Кровь сибирская, закваски крестьянской,
Даже в маленьких сердечках сильна:
Майской ночью из глуши васюганской
Убежали. В помощь — Бог да луна…

Каково быть без вины виноватым?
Знал ли страшный и загадочный век,
Как вы сотни вёрст за хроменьким*(4) братом
Шли глухой тайгой вдоль речек и рек?

Что хранило вас? — Известно лишь Богу,
Как не тронул зверь, как гнус не заел,
Как вы в дебрях находили дорогу,
Где выносливости вашей предел…

В тех краях дика природа, сурова.
Ни избушки, ни двора, ни села.
Голодая и ночуя без крова,
Шли туда, где Обь привольно текла.

Страхи были. Но один — как заноза:
Лето кончится — зима не спасёт,
Не помилует… И эта угроза
Дни и месяцы гнала вас вперёд.

Обувь — вдрызг. Одежда вся обветшала.
Ноги в язвах от укусов и ран.
Мысль одна лишь вас в пути утешала:
Там, в родном селе, родная сестра.

А пока — терпеть вам голод и холод,
От дождя спасаясь, жаться к стволу.
И постелька ваша — мох возле ёлок.
Дикий лук да дудки сныти — к столу.

Хорошо, что в каждой речке таёжной
Много рыбы и прозрачна вода.*(5)
Рыба есть и, значит, выжить-то можно,
Правда, хлеба нет — и это беда…

Вася лапти плёл (отцом был обучен).
Хваткий мальчик был во многом мастак.
Но в запасе нет и пары онучей,*(6)
Как без них-то? А и босым — никак.

Больше всех страдали ножки сестрёнки
От недетской этой схватки с тайгой,
И несли её, бедняжку, мальчонки
На клюкушках*(7) — то один, то другой.

Вот и Обь. — Могуча! Необозрима…
Как букашечка, вдали пароход.
Говорят, что он идёт до Нарыма.*(8)
Сибирячки — сердобольный народ! — 

По глазёнкам обо всём догадались:
Вас не первых здесь встречали таких,
Что к родимым берегам пробирались,
Схоронив в тайге сибирской родных.

Предложили сами худеньким крошкам
Спрятать их под сенью юбок своих.
Не вписался брат с негнущейся ножкой —
Довезли до места только двоих.

Как добрался он? — Теперь уж не важно…
Важно то, что вы его дождались.
И для троицы бродяжек отважных
Вновь забрезжила надежда вдали.

Край там гиблый. Но на юг от острога
В сотне с гаком вёрст (рукою подать!..)
Есть за Обью тракт, а проще — дорога,
По нему идти — не в дебрях плутать.

Там — большие придорожные сёла.
Заработать можно хлеба кусок.
Спать там можно не во мху среди ёлок,
А забравшись в хлев иль просто под стог.

Вышли с первыми лучами рассвета.
Шли без отдыха, до колик в груди.
К своему исходу близилось лето.
Холодало. Зачастили дожди.

То охотничьей тропой, то звериной,
Огибая топи, шли вдоль реки.
В тишине висел лишь звон комариный
Да кричали о своём кулики.

Спасу нет от ненавистного гнуса,
И пока до цели вы добрались,
Глазки щёлочками, как у тунгусов,
На мордашках загорелых спеклись.

Хоть и долгий путь лежал перед вами,
Тракт есть тракт — и жизнь уж тем весела.
Где с подводой, где своими ногами
Шли упорно от села до села.

Находили там себе работёнку —
Не на паперти*(9) же было стоять!
Всё умели три чумазых ребенка:
Тын поправить, стог, как надо, сметать,

Наколоть безмужней бабе дровишек
И в поленницу их все уложить.
Дело спорилось в руках ребятишек —
В трудовой семье успели пожить…

Не скудны на милость души людские:
Хлеб давали, молоко или квас
Люди добрые. А были такие,
Что собак с цепи спускали на вас.
2.

Испытав кошмар всех тягот дороги,
Что из детства навсегда увела,
Измождённые, в лохмотьях убогих,
Добрались вы до родного села.*(10)

Отчий дом не ждал уж вас, горемычных:
Миновала золотая пора.
Поселилось в нём семейство обычных
Прожигателей чужого добра.

За околицей пришлось затаиться,
А когда ночная тьма наползла,
Подошли с надеждой к дому сестрицы,
Постучались. — Отперла. Обмерла!..

Догадалась… И, узнав о печальном,
В подтверждение догадки своей,
Помертвела и почти машинально
Накормила и отмыла детей,

На печи, в тепле, постель постелила,
А назавтра, к ночи, дав, что смогла,
В старой баньке на задах поселила.
Знать, такая ваша доля была.

У сестры — своя семья, да к тому же
Записали в кулаки и её.
Взять к себе вас? — Как бы не было хуже!..
Лучше врозь. А банька — чем не жильё?

Обустроила её, утеплила:
— Поживёте тихо месяц-другой.
Со всей строгостью вас настропалила:
- За порог средь бела дня — ни ногой!

Каждый день в молитвах Бога просила,
Чтоб не дал испить всю чашу до дна.
Не помогут ей ни мудрость, ни сила:
Обстоятельства сильней, чем она…

Сколько узников ни прячь — это ж дети!
Разве шило ты в мешке утаишь?
Всё равно найдётся тот, кто заметит
Даже маленькую, юркую мышь.

Год был страшный. Вся страна голодала.
Власть «излишки» соскребла со двора.
И без ваших ртов всего не хватало.
Как наседка, разрывалась сестра.

Не деля на «свой, чужой», вам давала
Всю нехитрую крестьянскую снедь,
Только в вас мужская гордость взыграла:
Это ж стыд какой! — на шее сидеть…
Поначалу береглись и таились,
А со временем, совсем осмелев,
Туесочки мастерить наловчились —
На еду менять в соседнем селе.

Хлеб сиротский был и горек, и солон,
Но завистники нашлись и ему…
Как-то ночью подкатил «чёрный ворон» —
Взяли Васю. Помешал-то кому?

Заподозрив, что и вас ждёт всё то же,
Вы ушли, не дожидаясь утра.
…Жили дети, никого не тревожа,
И опять вот — ни кола, ни двора…

Обо всём поведать сил не хватает.
Лишь представлю, как, куда-то спеша,
Две фигурки, взявшись за руки, тают
В снежных вихрях… — Холодеет душа.

Ну, оставили б сироток в покое!
Кто ж посмел на них беду навести?
Столько вынесли! — А тут вдруг такое…
А ведь им ещё расти да расти.

Как израненные детские души
Не смогли сломать такие ветра?!.
Что вершит судьбу, а что её рушит?
…Лишь к весне вновь обретёт вас сестра…

Заберёт к себе. И выведет в люди.
Вместе с вами все мытарства пройдёт.
Будет матерью и пастырем будет,
Приголубит и беду отведёт.

Отчий дом заменят вам её руки,
Оградят от всяких зол и невзгод.
Сколько ж горя, безысходности, муки
Ей принёс тот ваш скитальческий год!..

Ведь казалось ей, что всех вас той ночью
В неизвестность укатил «воронок»,
И она с душой, истерзанной в клочья,
Всё кляла, едва не падая с ног.

…Братик сгинул… Ни письма, ни привета.
Ни могилки, ни следов не сыскать.
Тьмы и тьмы*(11) сгубила так, по наветам,
Обезумевшая Родина-Мать.

То ли чёрный глаз иссяк… Но невзгода
Вас не тронула уже с этих пор,
Только жуткое на слух «враг народа»
Нависало над судьбой, как топор.

Обошлось. Ты не озлобился даже
На правителей, людей и страну,
Свято веря в то, что Родина скажет,
А война пришла, ушёл на войну.

3.

Всю ты Русь прошёл от края до края.
Видел смерть сквозь скрежет, грохот и вой.
На Востоке*(12) гнал взашей самурая.
В сорок первом немца бил под Москвой.

И под Харьков*(13) вёл свой танк на сраженье,
Бился насмерть и стоял до конца,
Помогая выйти из окруженья
Обречённым на погибель бойцам.

Сущим адом были дни того мая.
Воздух порохом и смертью пропах.
Сколько ж кровушки, землица родная,
Пролилось в твоих ковыльных степях!..

Ты вернулся из-под стен Сталинграда
Покалеченный и с прядью седой.
Жив остался — вот тебе и награда!
А у Родины — беда за бедой.

3
Семьи, где погибших нет, есть едва ли.
Похоронок — как песка в суховей…
И стране в тылу Победу ковали
Руки женщин, стариков и детей.

Не беда, что ты вернулся с увечьем.
Страшно то, что полыхает война
Над единственным, незыблемым, вечным
От рожденья и на все времена.

Что оставит эта бойня в наследство? — 
Сотни тысяч? — миллионы! — сирот…
Ты, познавший вкус сиротского детства,
Под крыло взял беспризорный «народ».*(14)

А с фронтов идут тревожные вести.
К репродукторам приникла страна.
Каждый думал о возмездье, о мести
За всё то, чему такая цена!..

Города, деревни, сёла в руинах.
Ходит лихо за людьми по пятам.
Севастополь, Беларусь, Украина…
А блокадный Ленинград… — Как он там?..

День и ночь идут, идут эшелоны.
Север, Юг, Урал, Сибирь и Восток —
Велика страна! Сынов — миллионы!
И хотел враг превратить нас в ничто?

Все народы — как один. Все, как братья,
Друг за друга в этом смертном бою:
Заменяя павших, шли рать за ратью,
Рать за ратью — за Отчизну свою!

А в тылу врага!.. Такой уж мы странный,
Своевольный, непокорный народ:
Голый, нищий, а чуть что — в партизаны.
Ну, и кто их, этих русских,*(15) поймёт?

Были те, что рассуждали иначе
И прислуживали нашим врагам.
Но на них я даже слов не потрачу,
Ибо сказано не мной: «Аз воздам!»

Просчитался лютый враг… — Поперхнулся
Братством нашей необъятной страны.
Гнали так, чтоб никогда не вернулся
Ненасытный зверь с лицом Сатаны.

Над Рейхстагом водрузили мы знамя,
Уничтожив свору бешеных псов.
Бог — не в силе, в правде Бог, и Он с нами,
Если Родина на чаше весов.

Много важных дат и праздников разных
Отмечают в сёлах и в городах.
День Победы — он всем праздникам Праздник!
И останется таким навсегда.

Всем народом Победителей дома
Мы встречали! Слёзы, море цветов
На вокзалах — от совсем незнакомых
Матерей, сестёр, невест, жён и вдов.

Возвращались поседевшие рано
Молодые ветераны с войны,
А страна была зияющей раной
Под зелёным стягом юной весны.

4.

В пору той послевоенной разрухи
Средь развалин и родных пепелищ
Кто землянки строил, кто — сараюхи
С жалким скарбом от сгоревших жилищ.

По кирпичикам страну собирали.
Всю отстроили — почти, что с нуля.
И любили, и детишек рожали,
И хлебами засевали поля.

Мне осмыслить всё — не хватит и жизни.
Буду помнить до конца своих дней:
Сколько б мы ни заплатили Отчизне,
В неоплатном мы долгу перед ней.

Пусть досталось нам не сытое детство,
И обноски, и постель без белья
Да ватага сорванцов по соседству
Из таких же голодранцев, как я,

А родителям-то выпала доля —
И в кошмарном не привидится сне!..
Как воронками изрытое поле,
Память их о самой страшной войне.

И трудились до десятого пота,
И валились от усталости с ног. — 
В целом свете разве сыщется кто-то,
Чтоб такую ношу вынести мог?

Неулыбчивые, строгие лица —
Отпечаток той минувшей войны.
Но в любом из них жива Феникс-птица —
Эти признаки повсюду видны.

Выйди в поле, посмотри на дорогу —
Всюду жизни возрождённой следы.
Обживается народ понемногу,
И дома вокруг встают, и сады.

Вот наш дом. — О нём вы с мамой мечтали.
Вот и сад наш. — Чтоб он был, по весне
Мы с тобой дички в округе искали.
Жить да жить бы! Но тебя уже нет…

Потому ты мне и снишься так часто,
Потому и подступает тоска,
Что так мало в жизни видел ты счастья,
О котором люди грезят века.

Всё случилось так внезапно, нежданно,
Но ничем уж невозможно помочь,
И осталась вдруг вдовой наша мама,
День безрадостнее стал мне, чем ночь…

Твои яблоньки нас долго кормили.
И рябина разрослась во дворе.
Мы такую же потом посадили
Над тобою через год в октябре.

Чтоб листочки на ветру шелестели —
Все резные! — от зари до зари,
Чтоб зимой слетались к ней свиристели
Да румянили её снегири.

5.

Годы шли. Менялись люди и нравы.
И правители. — Один за другим.
Но всё так же на лугах пахли травы
И по праздникам звучал тот же гимн.

А беда пришла — откуда не ждали:
Перегрызлась вдруг Кремлёвская власть.
То ли предали нас, то ли продали… -
Нет Отчизны, что Советской звалась.

По живому резанув, разорвали
И огромную страну, и народ.
То, что предки сотни лет собирали,
В одночасье растащил всякий сброд.

Снова смерть и кровь, разор и разруха,
Толпы нищих и голодных людей.
Богатейшая страна, как старуха,
Спит на папертях чужих площадей

Какова цена заморским подачкам?
Весел Роджер,*(16) да кровав его след…
Но что лодке шторм, то лайнеру качка. — 
Права слабым быть у сильного нет.

В мирной жизни и в лихую годину
Кто спасал нас от лишений и бед?
Передайте внуку, правнуку, сыну:
Кроме НАС у нас защитников нет.

Рано недруги слетелись на тризну.
Сея тьму, пожали вспыхнувший свет.
КРЫМ, вернул нам веру в честь и в Отчизну —
Наш единственный Ковчег и Завет.

6.

Я давно живу с сухими глазами,
Спрятав боль на самом донце души.
А душа — кремень. Но вовсе не камень.
Всё равно болит, глуши не глуши.

Связь времён не рвётся тонкой постромкой.*(17)
Внук мой, Колька, старше Васи. — Подрос.
Внучки возрастом — точь в точь вы с сестрёнкой.
Как подумаю… — По коже мороз!..

Пусть иконопись мне не по Канону,*(18)
Если б кисть была послушной в руках,
Я б такую написала икону:
В синем небе над землёй в облаках

Сонмы ликов — чистых, тихих, прекрасных,
Молодых, не очень, строгих, простых,
Смуглых, светлых, русых и седовласых —
В ореоле из лучей золотых.

Ратным подвигом их все мы и живы —
Эта жертвенность страну нам спасла.
Кто забыл о том — глупы или лживы.
Или совесть их, как сажа, бела.

Наша Родина — не только просторы
И богатство недр, лесов и морей.
Это наш народ. — К нему мои взоры,
Как к хранителю Отчизны своей.

Никогда, никем он не был повержен.
Нетерпимость к злу и тяга к добру —
Тот, особой силы, внутренний СТЕРЖЕНЬ,
Что врагам всегда был не по нутру.

Я, конечно, не пророк, не мессия
И не знаю, что нас ждёт наперёд,
Но созвучие «Мессия — Россия»
Мне ласкает слух. —  И гордость берёт!

2017 год.

Примечания:

(1) Каверна — полость, пустота; полое пространство в толще земных или горных пород.

(2) Васюганье — географическое название обширной территории бассейна реки Васюган в Западной Сибири. Здесь я погрешила против истины в пользу стихотворного слога. На самом деле, судя по рассказам участников тех событий, спецпоселение, куда они были сосланы, находилось севернее и на восток от реки Обь (предположительно, это был печально известный «Нарымский край»), так как во время странствия детей в сторону Оби их ориентиром были реки, текущие на запад.

(3) Детей в семье было семеро. Старшие дочери (Татьяна и Вера) избежали страшной участи, так как у них уже были свои семьи. Выселению с родителями подверглись пятеро детей. Кроме троих малолетних (Васи, Коли и Тони) было ещё двое старших: совершеннолетний Иван и семнадцатилетняя Мария. После смерти родителей все стали обсуждать планы побега. Отец незадолго до смерти наставлял старшего сына, что идти нужно строго вдоль течения реки, преодолевая все её притоки. «Река к людям выведет» — эти отцовские слова врезались Ивану в память, их он неоднократно повторял детям, готовя их к побегу. Первыми решено было отправить младших. Так, может быть, удастся спасти хоть кого-нибудь. Исчезновение старших сразу заметят десятник и бригадир, а на младших никто внимания не обратит: куда они денутся, если вокруг на тысячи километров раскинулась тайга, из которой и взрослым-то не выбраться. Старшие намеревались через несколько дней догнать младших. Но что-то пошло не так. Ваню и Марийку (так её называли в семье) дети так и не дождались. Только через полтора года, поздней осенью, когда Вася уже бесследно исчезнет, а Коля и Тоня будут жить у Веры, придёт к ним в дом незнакомый мужчина с весточкой от Ивана и расскажет, как нашёл он их брата и сестру на своей охотничьей заимке еле живыми. «Чистые покойники! Не думал, что и выживут.» — скажет он…

(4) Инициативу в свои руки сразу взял старший из троих беглецов — Вася, самый хозяйственный и прилежный сын в семье. Ещё дома он помогал отцу за пчелами ухаживать, в поле работал наравне со старшими, зимой тоже зря времени не терял, овладевая премудростями сельской жизни. Два года назад он упал с косилки и сильно повредил ногу. Мальчика выходили, ногу спасли, но Вася остался хромым: нога не гнулась в колене.

(5) В прозрачной воде сподручней всего ловить рыбу с помощью остроги (рыболовная снасть в виде трезубца), которую мальчики изготавливали сами. Умели они и огонь добывать, и много чего ещё умели. «За спиной сноровку не носить» — говаривал отец детям, сызмальства обучая их разным полезным навыкам.

(6) Онуча — длинная широкая полоса ткани для обмотки ноги (при обувании в лапти).

(7) Клюкушки — простонародное выражение; нести на клюкушках — нести кого-то на своей спине, поддерживая его за согнутые в коленях ноги своими согнутыми в локтях руками.

(8) Нарым — село в Томской области.

Расположено на берегу Оби рядом с впадением в неё реки Кеть. Со всех сторон окружено болотами («Нарым» в переводе с хантыйского означает «болото»). Поселение было основано в 1596 году как Нарымский острог. Сюда ссылали декабристов, участников польских восстаний, народников, революционеров, репрессированных.

(9) Паперть — крыльцо, площадка перед входом в церковь. На паперти стоять (о нищих: просить милостыню у входа в церковь).

(10) Село, о котором идёт речь, расположено в юго-восточной части Новосибирской области у отрогов Салаирского кряжа, примерно в ста километрах от административной границы с Алтайским краем. Если измерять расстояние от предполагаемого места побега до села по карте, то оно составляет где-то около 1200 км, но учитывая, что добрую половину пути
беглецы шли глухой тайгой, следуя вдоль русел рек, которые там особенно извилисты и, петляя, увеличивают дорогу путников в два с лишним, а то и в три раза, по самым скромным прикидкам, путь, который преодолели дети, был около двух тысяч километров.

(11) Тьма — в Древней Руси: десять тысяч. Тьмы и тьмы — здесь: великое множество.

(12) В мае 1939 г. началась битва японских и советских войск на реке Халхин-Гол. Вооружённый конфликт проходил в апреле-сентябре 1939 года на территории Монголии недалеко от границы с Маньчжурией и закончился полным разгромом японских войск. Это предопределило невмешательство Японии в агрессию Германии против СССР, что избавило нашу страну от необходимости во Второй Мировой войне сражаться на два фронта. Командовал войсками будущий маршал Победы Георгий Константинович Жуков.

(13) Здесь речь идёт о весеннем (1942 г.) стремительном наступлении частей Красной Армии на Харьковском участке фронта, когда, прорвав вражескую оборону, лишённые поддержки с флангов войска 6-й и 57-й армий оказались в огневом кольце окружения. Выжившие в тех боях называли это впоследствии вторым Сталинградом со знаком «наоборот» — настолько велики были наши потери.

(14) После возвращения из госпиталя (1943 г.) до переезда нашей семьи из Сибири в европейскую часть России на родину мамы (1949 г.) отец работал учителем в школе, на базе которой был организован детский дом, где воспитывались и обучались дети, эвакуированные из блокадного Ленинграда, а также сироты из соседних деревень, и был там завучем. Мама была воспитателем и учительницей. В Сибирь она, уроженка Новгородской области, попала во время эвакуации. Там наши родители и познакомились.
Декабрь 1945 г. — учителя, воспитатели и питомцы Кинтерепского детского дома. Осенью 1943 г. их, детей блокадного Ленинграда, мои будущие родители на колхозной «полуторке» за несколько рейсов привезли из Новосибирска. Это были «живые скелетики», которые не могли даже ходить сами. Сельчане помогали всем, чем могли. Все детки выжили. У многих после войны нашлись родственники. (Мои родители — рядышком в левом верхнем углу, а малышка на фотографии — это годовалая Лидочка, моя старшая сестра.)

(15) Русскими фашистские захватчики называли всех граждан Советского Союза, вне зависимости от их национальной принадлежности.

(16) Весёлый Роджер — пиратский флаг.

(17) Постромка — ремень (верёвка), соединяющий валёк (толстая палка у передка повозки) с хомутом при дышловой запряжке или у пристяжной.

(18) Канон — здесь: церковное установление, правило