В самом деле, разве это не своего рода безумие — стремиться до такой степени подчинять каждую страсть, каждое волнение своего сердца, каждое настроение холодной власти своего рассудка? Разве это не мания — стараться быть до такой степени нормальным, являться какою-то идеей человека, а не живым человеком, не таким, как все мы, слабые и шаткие? Разве не сумасшествие — быть всегда настороже, всегда отдавать себе отчет во всем, никогда не поддаваться смутным грезам?