Бабушка моя, царствие небесное, прикипала душой к любой живности, от мошки до птеродактиля, на раз! Я уже говорила как-то про бочку с карпами. Ну, с теми карпами, которых мы с бабушкой купили с машины «живая рыба» у гастронома.
Их было три, помню, как сейчас. Двое подохли и были съедены. А живого бить бабушка сама не решилась, а деду не позволила.
— Он так на меня смотрит, — всплескивала руками бабушка, — как собака!
Собак у нас на тот момент было две — рыжая Боба и курчавый Шарик, которого сбила потом машина, но это другая история.
Так вот, смотрели они совсем иначе. Но с бабушкой не поспоришь. Она запустила рыбину в большую бочку с дождевой водой и накрошила туда хлеба.

— Теперь ещё карпа кормить! — злился дед. — Лучше бы я этот рубль пропил!
— Я те пропью! — кричала на него бабушка и ласково улыбалась, заглядывая в бочку. — Не бойся, маленький, мы тебя этому извергу не отдадим. Карпушенька наш…
Карпушенька прожил у нас в бочке три с половиной месяца! До начала октября. И вымахал в дородного детину килограмма на три. Два раза дед по пьяни вылавливал его из бочки и орал:
— Ааа, сука! Что смотришь? Всю жизнь мою загубил!
Но бабушка поспевала ко времени, спасала Карпушеньку и укладывала деда спать.
К октябрю стало холодать. Бабушка просыпалась затемно и бежала во двор смотреть, не примёрзла ли вода в бочке. В конце концов решено было рыбу выпустить в озеро (а вдруг у Карпушеньки семья осталась). Помню, как мы шли с бабушкой через весь район с белым трёхлитровым бидончиком для молока, из которого торчала толстая жопа Карпуши и недовольно мотыляла хвостом.
Потом было трогательное прощание с поцелуями и заверениями в долгой памяти и вечной любви.
Помню, что ещё несколько месяцев мы все по привычке заглядывали в бочку, проходя мимо. А дед говорил:
— Да не убивайся ты, весной нового купим!
На что бабушка бросала на него полный тоски и презрения взгляд и говорила:
— Что ты понимаешь? Нового!.. Он мне был как родной. У него были такие глаза