— Я не хочу умирать, Фаустус…
Девушка в полупрозрачном хитоне лежала на мокрой простыне и тяжело дышала. Прилипшие к лицу волосы попадали то в рот, то в глаза. Возле кровати сидел юноша в короткой тунике фермера и смачивал ее кожу холодным мокрым отрезом ткани. Он уже не надеялся, что это поможет, но оставить ее тоже не мог.

— Все будет хорошо, я с тобой. Ты выдержишь это.
— Ты не мог бы помолиться еще раз за меня, пожалуйста?
— Конечно, любимая.

Фаустус тихо вышел в другую комнату. Через минуту Оливия почувствовала запах жженой оливы и вдохнула поглубже, чтобы впустить в себя милость Аполлона.

Прошел уже месяц с того дня, как боги наказали ее болезнью. Оливия все еще не могла понять, чем разгневала их, но точно знала, что это наказание. Сначала это был просто кашель. Она тут же помолилась Асклепию и отправилась в соседний город, где был алтарь Аполлона. Фаустус сопровождал ее на протяжении всей болезни.

Но ничего не помогало. Через неделю после молитвы Солнцеликому у нее начался жар. Фаустус сразу же нашел местного лекаря. Это был старик из ближайшего военного лагеря. Он каждый день имел дело с ранами, но тут их не было.

— К одной доле истолченного корня кардамона добавишь лакрицы, половину доли цедры и выжимку масличного листа. Перемешать все и проварить в виноградном соке. Готовое питье давать больной перед сном в течение трех дней, на лоб прикладывать кусок материи, вымоченной в теплом уксусе. И да, держите двери и окна открытыми, ей нужен свежий воздух.

Он диктовал довольно уверенно, но Оливия видела тень в его глазах. Мужчина не поднимал головы, говоря немного в себя, избегал взгляда девушки и даже не стал брать денег. Тогда Оливия и поняла, что не выживет, и никакие снадобья ей не помогут.

Через три дня жар не прошел, а после кашля на губах стали оставаться крохотные свидетели конца — капельки крови. С того дня Оливия молилась каждый день, но не о своем здоровье, а о счастье Фаустуса. Они познакомились не так давно, но все это время он был с ней, как бы плохо она ни выглядела, как бы опасно это ни было для его собственного здоровья. Он оставался ей верен.

Очередной приступ кровавого кашля согнул девушку пополам, и Фаустус тут же вбежал в комнату, протягивая платок.

— Я не хочу, чтобы ты смотрел, как я умираю. Живи, Фаустус.
— Лив, не говори глупостей. Я не брошу тебя. Кто-то же должен положить драхму тебе под язык, — он усмехнулся, и девушка хотела было хотя бы улыбнуться, но помешала рвота. Сгустки крови окончательно испачкали простыни, а Оливия невольно заплакала от боли. — Сможешь встать?

Оливия лишь покачала головой, закрыв глаза.
— Нет нужды… Фаустус… Ты правда похоронишь меня по старым традициям?
— Ну конечно.
— Я буду ждать тебя на лугах асфоделей.
— Обещаю, мы воссоединимся в вечности.

Она слабела. Это было видно по пятнам на ее лице, слышно по медленному дыханию и свисту в лёгких. Оливия умирала.
— Фаустус, я так тебя…

***

— … люблю.

Странный холод заставил Оливию открыть глаза. Было темно, а маленькие пляшущие огоньки примерно в пяти метрах от нее вызывали тошноту и головокружение. Но вот зрение стало четче, все проявления дурного самочувствия прошли. Оливия смогла встать и поняла, что болезнь ушла. Но где же она?

Девушка поняла, что находится в пещере. Было сыро и холодно. Свечи вели куда-то вглубь, и Оливия решила проверить единственный путь.

Дорожка из огоньков упиралась в озеро. На берегу сидело несколько человек, кто-то лежал у стен пещеры. Их лица выражали отсутствие надежды и безразличие ко всему. Еще недавно и сама Оливия лежала с таким же на мокрой от пота простыне.

Из ниоткуда появилась лодка. Казалось, она парила над водой, вовсе ее не касаясь. Оливия все не могла разглядеть лица перевозчика, как вдруг поняла, что у него его и нет…

Это не озеро. Это река Стикс. А сама Оливия на границе Царства Мёртвых.

Девушка подошла к берегу и встала в очередь. Должна ли плата быть при ней, или Харон получает ее в момент захоронения тела? Когда она предстала перед перевозчиком, он долго молчал, должно быть, разглядывая ее, а затем махнул в сторону лежащих на земле бедолаг.

Оливия подошла к одному из них и спросила, что это значит.

— Что нас все меньше, вот что! — рявкнула пожилая женщина в золотом хитоне. На голове у нее была заколка с изображением асфодели.
— Я не понимаю…
— Тебя похоронили не по правилам. Не положили монету под язык. Соответственно, тебе нечем оплатить переправу.
— Нет, этого не может быть!
— Мы все здесь брошенные жизнью и богами. И ты теперь одна из нас.
— Но вы же жрица Персефоны! Неужели даже вас…
— Нет, девочка, все не совсем так. Я последняя жрица Персефоны. И последняя язычница в моей семье. Некому было похоронить старуху, как подобает.

Оливия не могла поверить в случившееся и решила ждать Фаустуса на берегу. Рано или поздно он ведь тоже пройдет этим путем?

В этом месте не было времени. Оливия старалась считать его по отплытию Харона, но понятия не имела, сколько длилось плавание. Страх оказаться преданной заставил ее рискнуть заговорить с перевозчиком снова.

— Извините… А как мне узнать, сколько я уже тут пробыла?

Харон снова замер, лишь его грудь выдавала признаки жизни. Удивительно, перевозчик мертвых был живым. Вдруг он ударил веслом по дну лодки, от чего Оливия вздрогнула.

— Сто лет.
— Нет…

Осознание причиняло боль страшнее кашля. Закружилась голова, и девушка упала прямо на сидящих на берегу. Они даже ничего ей не сказали, просто пересели поближе к лодке.

Оливия хотела плакать, но не могла.

— В чем дело, девочка? — спросила жрица Персефоны.
И девочка рассказала ей о последних месяцах своей жизни. Как она встретила Фаустуса на охоте, как он спас ее римских легионеров, как они вместе бежали и втайне молились старым богам. Оливия рассказала старухе о своей любви и заплакала.

— Твоей любви оказалось недостаточно, — раздался прекрасный голос за спиной.

Оливия обернулась и увидела женщину с золотыми, как рожь, волосами, с вплетенными в них цветами… Асфоделами. Харон склонил голову и опустился на колени. Старуха стала усердно молиться.

Что обычно говорят, оказавшись перед богами? Оливия не знала, как реагировать на присутствие Персефоны, поэтому повторила за перевозчиком душ. Это казалось самым логичным.

— Встань. Меня тронула твоя история — не люблю, когда чистую любовь предают. Твой возлюбленный никогда не верил в твоих богов, потому и ритуалы погребения соблюдать не посчитал нужным. Ему было все равно.
— Нет, Фаустус не мог… Он же любил меня…
— Или же хотел, чтобы ты так думала. Из вас двоих верностью обладала лишь ты. И обладаешь до сих пор, — богиня подошла к Оливии и протянула руку ладонью вверх. На ней лежало две монеты. — Верность — это хорошее качество. За него я в конце концов полюбила своего мужа.

Оливия взяла монетки, боясь коснуться кожи Персефоны. Ей казалось, что она будет либо смертельно холодной, либо убийственно обжигающей. На деле же она ее даже не ощутила, словно богини и вовсе перед ней не было. Или же не словно?

Персефона указала на лодку и исчезла. Выйти из оцепенения Оливии помог стук весла. Харон ждал последнего пассажира.

— Вы пойдете со мной? — Оливия подошла к старухе и протянула ей вторую драхму.
— А для чего я, по-твоему, молилась все это время? Помоги старой женщине встать, дитя.

***

— Разрешите доложить: последняя язычница мертва. Западные земли чисты от ложной веры. Аве Империя!

Центурион в золотых доспехах выслушал его без особого энтузиазма и кивнул.

— Отправляйся теперь на юг, там их больше. И постарайся придумать что-то более действенное, мы не можем тратить на каждого по три месяца.
— Слушаюсь. Разрешите задать вопрос.
— Что еще?
— Разве обман и убийство это не грех?

Мужчина лет сорока вздохнул и достал из тумбочки своего стола мешочек с золотом.

— Ты делаешь это на благо христианской веры и Римской Империи. За свои деяния ты, вне всяких сомнений, отправишься в рай! Ступай, легионер, неси свет и знание.

Фаустус укрепился в своей вере и отправился на юг. Там ему не попалось наивных девочек, которые унаследовали религию своих отцов. Зато попалась одна из амазонок, давно уже выслеживающая его. Она не стала слушать его легенду, не стала даже спрашивать, в кого он верит. Одним верным движением она перерезала ему глотку и отдала на съедение псам.

Фаустус не попал в рай, как ему было обещано. Как не попал и в сад асфоделей, как обещал сам. Вместо этого его встретил жар адского пламени и шепот Оливии: «Я люблю тебя. Я так тебя люблю…»