Ну вот, опять все с самого начала! Опять ему придется бороться с желанием разбить его вдребезги одним взмахом руки. А он продолжал свое дело, назойливо напоминая о своем существовании в соседней комнате набором тупых иголок, врезающихся в воспаленные нервные клетки. Кто же придумал эти звонки?! Кто в силах выдержать такую пытку?! Ему иногда казалось, что бесконечные телефонные трели — это щупальца гигантского спрута, тянувшегося к его голове и находящего бреши даже в капитальной стене. Легче всего было выключить звонок на телефоне, а то и вовсе выдернуть шнур из розетки, но он почему-то этого не делал. Почему? Может быть, ему нравилось это мазохистское издевательство над собственными нервами, а может, он находил прелесть в самом противостоянии, хотя оно всегда заканчивалось его поражением. Обидно, но факт.
Так было и на этот раз. Он медленно встал с пола и побрел в большую комнату, в глубине души надеясь, что вот именно сейчас телефон поперхнется на середине своей бесконечной трели и замолчит, осуждающе затаясь на журнальном столике у старого кресла. Но нет, телефон и не думал замолкать, наоборот, только заслышав шаги хозяина, будто даже и прибавил в голосе. Чуть ли не приплясывая на потрескавшейся от времени полировке стола.
— Да, — в ответ на треск телефонной линии промямлил Он.
— Привет, это я, — послышался радостный голос. — Ты так долго не отвечал.
— А если я не отвечал — тебе не могло прийти в голову, что я просто не хочу ни с кем сейчас говорить! — раздраженно буркнул в ответ Макс.
— Но тогда зачем ты ответил? — спросили на другом конце провода.
— А нервы у меня не железные, вот почему!
— Нервы. Да, это верно. И только? Ты ведь ждал моего звонка? Да?
— Нет, не ждал.
— Ждал, ждал. Я же знаю.
Он замолчал. Это продолжалось уже два месяца. Тех самых два месяца, когда ему все надоело и захотелось просто исчезнуть. Исчезнуть, никого не предупреждая. Закрыть квартиру, выбросить ключи в грязный мусорный бак и уйти в вечерний сумрак. Да, собственно, кого ему было предупреждать? После того разговора в кафе Он отчетливо понял, что он один на этом уже давно не белом свете. Он один и никому до него нет дела. Именно тогда, в тот самый промозглый и противный вечер в его опустевшей квартире прозвучал первый звонок.
— Да что тебе нужно от меня? — проговорил Он, рухнув в мягкое кресло.
— Нужно? Да, пожалуй, что и ничего. Я разве говорила, что мне что-то от тебя нужно?
Сначала Он показалось, будто это кто-то из его сокурсниц просто прикалывается над ним. Но голос был незнакомым и явно принадлежал молодой особе не старше двадцати пяти лет. Сначала он лихорадочно пытался вспомнить, где же все-таки он мог слышать его. Потом пытался вычислить свою собеседницу среди малочисленных своих знакомых или подруг знакомых, пытался задавать наводящие вопросы про город, институт, работу, школу. Но ничего так и не выяснил, кроме совершенно обыкновенного имени Света и того, что ей действительно не больше двадцати пяти.
— Ты уже два месяца мне звонишь. Этому должно быть какое-то объяснение? Как ты думаешь?
— Просто я знаю, что тебе сейчас плохо.
— Мне?! Плохо?! Да, мне плохо от твоих двухмесячных приставаний и назойливости. Тебе самой не надоело? Нашла бы себе какого-нибудь лоха, которой от твоих звонков приходил бы в неописуемый восторг, и отстала от меня. Так нет же, нужно обязательно почувствовать себя матерью Терезой, спасающей бедного грешника от неминуемой гибели. Как вы меня достали!
— Сердобольные и да милосердные граждане этой Вселенной, вот кто! Что вам неймется? Идите вон бабушкам-пенсионеркам помогайте, они в вас очень нуждаются!
— Но тебе ведь плохо сейчас, так?
— Да хорошо мне, хорошо! Поняла?! Я ясно объясняю или нет?! Или ты такая тупая?!
Света замолчала, и через некоторое время в трубке послышались короткие гудки. Ага, бросила трубку. Все-таки довел он ее! Победил! И правильно, нечего доставать глупыми вопросами и соваться туда, куда ее никто не просил соваться. Все равно ведь завтра снова позвонит и будет заливать про вселенскую любовь к нему ничем не примечательному и его бессмертной душе. Надоела!
Но на следующий день никто не позвонил. И Максу почему-то от этого не стало веселей и свободней. Не позвонила она и через неделю, хотя каждый вечер он покорно сидел у журнального столика и ждал звонка. Ждал и надеялся, что вот непременно сейчас она позвонит и поэтому нельзя никуда уйти, даже на кухню поставить чайник. А вдруг он оттуда не услышит? Что тогда? Пожалуй, именно тогда: да, тогда, это точно, он начал разговаривать с телефоном. Сначала Ему самому казалось это бредом, идиотизмом и даже психозом, но ему нужен был кто-то, сейчас он это понимал особо отчетливо, кому он может выговориться.
— Ты думаешь, я сошел с ума? — спросил Он у своего старого друга с потрескавшимся красным корпусом. — Может быть, ты прав. А может прав именно я. Да, именно я и никто другой в этом безумном мире. Может быть, как раз я и есть самый нормальный человек на всей земле?! Что, молчишь? Правильно, потому что тебе нечего сказать. Нечего и точка. Но почему, когда очень нужно, ну просто позарез нужно, ты молчишь? А? Я тебя спрашиваю!
Да, я идиот, да, грубиян! Да, я признаю, что мне нужны были эти звонки, нужен был ее голос. Ну почему именно сейчас я должен его лишаться?! А? Что? Сам виноват? Да, я виноват, да, виноват! И что дальше? Что ты можешь еще изречь мудрого, краснокожий друг мой? Мне плохо одному, понимаешь? Одному! Ты хоть знаешь, что такое одиночество? Ты знаешь, что такое быть абсолютно одному среди толпы? Это мука. Это боль. Просто потому, что невозможно ничего сделать или изменить. Все вокруг тебя начинает раздражать.
Причем раздражает именно то, чего так не хватает в этой жизни. Боже мой! Я начинаю ненавидеть то, чего в тайне своей темной души так хочу! Я хочу любви и понимания! Да, пускай это банально, но я хочу быть банальным: и счастливым. И мне так не хватает ее звонков, ее голоса. Если бы я знал, где сейчас находится она, то, не задумываясь, побежал бы к ней.
Макс мог часами говорить и изливать свою душу в пустоту вечернего сумрака. Он знал, что его никто не слышит, и от этого ночная исповедь самому себе становилась еще более отчаянной, будто Он наконец-то отважился сказать самые главные слова тому, к кому он всю свою жизнь боялся приблизиться и лишь издалека наблюдал за ним. Быть может, так было бы с его отцом, который, как утверждала мама, погиб, когда он был еще маленький. Кто знает, быть может, именно сейчас он по-настоящему был честен с самим собой. Так продолжалось много часов подряд. Ему казалось, что в его душе не осталось ни одного уголка, в который бы он не заглянул и выволок на свет все то, что так мучило его долгие дни. И тогда пришла пустота и какая-то необыкновенная легкость, будто он нашел выход из темного бесконечного туннеля, по которому так долго шел…
Его разбудил звонок. Тот самый звонок, о котором он мечтал и которого ждал уже неделю. Телефон привычно приплясывал от нетерпения на журнальном столике. Он дрожащими руками поднял трубку и поднес ее к уху.
— Привет, — тихо сказала она. — Ты меня звал?