И не знаешь,
когда в ней заплачет душа —
заскулит… заблажит / ближе к вечеру точно /
Если сердце саднит — не спеши утешать
эту Осень, взгрустнувшую…
Пусть мироточит…
В родниковую стылость роняет слезу
и глядится в озёра Пречистою Девой.
Скоро птицы на крыльях туман принесут
и скитальцам земным бросят под ноги Небо.
Невесомой периной взобьют облака,
чтоб при жизни земля стала грешникам пухом.
В предрассветное марево канет река,
захлебнувшись на миг можжевеловым духом.
Будет утро над полем курить фимиам,
плавить солнца янтарь,
как смолистое миро…
Если лето намедни покинуло храм,
пусть сентябрь в него снизойдёт Серафимом.
Полыхнёт опереньем в рассветных лучах,
и зажгутся верхушками стройные сосны…
Каждый ствол исполинский —
как Богу свеча,
истекает смолой и оплавленным воском.
Значит, скоро наступит пора алтарей,
и зайдутся ветра в неумелой молитве.
А приходы всё ждут десятины своей —
каждый третий у них — не священник, а мытарь.
Забредёт ненароком в берёзовый храм —
растерявшийся путник,
за гранью сиротства,
а сентябрь, словно ризу, набросит туман
и десятую долю отрежет от солнца…
Жизнь потребует податей — не прекословь.
Пусть синицы на веточках, как херувимы,
собирают застывшую алую кровь,
прирастая Христом с каждой каплей рябины…
И по прежнему плачет,
тоскует душа —
видно, много у неба своих червоточин.
Если осень саднит — не спеши утешать…
Дай Пречистой наплакаться.
Пусть мироточит…