Сейчас я буду мыть балкон,
все прутики его, дощечки,
он у меня хорош, зелён.
слегка запущен он, конечно!

Перильца бы покрасить нам,
купить бы креслице и столик,
по уголкам ненужный хлам
бы вымести, пустив на волю.

Закрыть щитом вид на соседку,
А на соседа вид открыть,
Упрятать лыжи, табуретку
Красивой тряпочкой прикрыть.
… показать весь текст …

Моё отношение:
К живым — с уважительной иронией;
К мёртвым — с уважительным равнодушием;
К Богу — с уважительным молчанием,
К себе — с уважительным недовольством!

Сморщенная, как проросшая луковица, она давно взошла на пьедестал одиночества.

Сидя на последней ступеньке лестницы, ведущей в супермаркет, руками, покрытыми бурой кожей цвета печеной картошки, она развязывала уголок грязного платочка.

Его содержимое составляли две смятых десятки, мелочь и записка:

ИВАНОВА ПАРАСКЕВА. ЕЗЛИ ПОМРУ НА ДОРОГИ СОПЧИТЕ СЫНУ МИШИНЬКИ УЛИСА СЕВЕРНА ШИШНАЦАТЬ.

В этот день, 4 июля, родились мои двойняшки.
В предродовой, когда было уже невыносимо лежать на кровати и никакие методы самообезболивания не помогали, я вставала и подходила к окну. Оно выходило на задний двор родильного дома. Я видела кирпичный гараж, за ним какие-то хозяйственные строения, кусты, деревья. Вороны летали очень низко и громко каркали, иногда проходили редкие человечки…
Тогда я поняла, что состою из боли и одиночества. Мне никто не может помочь — ни любящий муж, ни строгая акушерка, ни Господь Бог. Я одна, я сама с собой, со своей болью и одиночеством… Нет, спасительница была — Смерть! Но это сейчас я о ней подумала, а тогда я молилась: «Господи, скорее бы в родзал!»

Чем крепче щепоть и размашистей крест, тем смешнее богу.