— Я волнуюсь, Профессор, — прижал клешню к сердцам молодой Аспирант.
— Сегодня величайший день, — моргнул фасеточными глазами Профессор. — Мы раскроем тайну, занимающую на протяжении многих веков самые светлые умы, и мир, наконец, воцарится на нашей многострадальной планете. Вы готовы?
— Да, — благоговейно прошептал Аспирант.
— Тогда запускаем.
+++
Иван Петрович Бубликов лакомился присланными из деревни маринованными рыжиками, запивал их ледяной водкой и чувствовал, как удалась жизнь. Внезапно пространство вокруг него схлопнулось, Иван Петрович на несколько секунд завис в кромешной пустоте, а потом оказался в каком-то странном месте, напоминающем лабораторию из фантастических кинофильмов.
— А грибочки то с сюрпризом, — подумал Бубликов. — Ай да бабуля!
Оглядевшись, Иван Петрович обнаружил, что в лаборатории не один. На него со священным ужасом таращились два типа в белых халатах. Вполне приличного вида, если не считать фасеточных глаз и дополнительной пары рук. Вернее, клешней. Как у лобстера, которым Иван Петрович угощался недавно на корпоративной вечеринке. Росли они у них из места пониже спины. Бубликов пообещал себе, что как только его отпустит, он позвонит бабуле поблагодарить за футуристические галлюцинации.
— Приветствуем вас, далекий предок, — услышал в голове Иван Петрович, — мы не галлюцинации, а ваши скромные потомки. И, кстати, что такое грибы?
— Грибы — это царство живых организмов, которые сочетают в себе признаки растений и животных, — не ударил в грязь лицом Бубликов.
За много световых лет от него учитель биологии Карл Фридрихович Гольдштейн, мирно почивавший на кладбище, удовлетворенно крутанулся в гробу и подумал, что розги все-таки великая вещь.
— Почти как мы, — демонстрируя мощные жвалы, широко и подобострастно заулыбались потомки. — Извините, что посмели оторвать вас от важных дел, но у нас вопрос, требующий разъяснений.
— Ничего, — великодушно кивнул Иван Петрович, — валяйте.
— Я великий ученый планеты всея, — представился один из потомков, — меня зовут Профессор. А это Аспирант. Тоже великий и всея.
Второй потомок сложил клешни на груди и низко поклонился.
— Всея — значит всеядный? — занервничал Бубликов. — Хотите отгрызть от меня кусок на опыты?
— Упаси нас троебуквие! — потомки бухнулись на колени и громко застучали лбами об пол.
— Смотрите у меня! — погрозил пальцем Иван Петрович. — Давайте дальше, но покороче, а то дома водка нагревается, и грибы тухнут.
Потомки прекратили биться, поднялись с колен и стройным хором начали излагать:
— Прошло двести тысяч лет со дня крушения вашей цивилизации. Планету сотрясало и лихорадило, затем она впала в многовековой анабиоз. Отдохнув, начала зарождать новые формы жизни. На основании старых. Результатом стали мы. Наш вид развивался гармонично, мирно. Цивилизация и прогресс семимильными шагами. Основной задачей мы поставили созидательную деятельность во благо всея. Пока при раскопках не была обнаружена ценнейшая реликвия, принадлежащая к вашему времени. Из-за нее все пошло наперекосяк. Лучшие умы планеты бились над расшифровкой. Было выдвинуто бесконечное количество теорий. Но в одном сходились все, — они выдержали многозначительную паузу, — это послание сквозь века. От вас нам.
— И что там сказано?
— Для этого мы вас и переместили. Никто не знает точно. По этому поводу планету раздирают кровопролитные войны уже много веков. Вы обязаны дать разъяснения. Мы так больше не можем.
— По-моему, вы тут окончательно спятили от всеядного блага, цивилизации и прогресса семимильного, — заметил Иван Петрович раздраженно. Ему хотелось домой продолжить выпивать. — Даже если происходящее не бредовое следствие отравления грибами, я никогда ничего такого не посылал и капсул времени не закапывал.
— На первой реликвии было обнаружено ваше ДНК.
— А что, еще и другие были?
— Великое множество. Реликвии, идентичные первой, находили повсюду. Мы назвали их троебуквием.
— Дайте-ка посмотреть, — попросил Бубликов, изо всех сил подавляя нарастающее тревожное чувство. — Троебуквие, значит?
Из глаз потомков вырвались световые лучи, ударились о стену, та раскололась, и в образовавшемся проеме Иван Петрович узрел фрагмент бетонного забора. На нем твердо, глубоко и весьма уверенно было высечено слово.
— Ой, мляяя… — простонал Иван Петрович. — Ребят, вы это серьезно?
Потомки заверил, что серьезней некуда. Бубликов нервно хихикнул. Потом еще и еще, пока хихиканье не переросло в громкий смех. Он смеялся, из глаз его текли слезы. Он хлопал себя ладонями по ляжкам и в изнеможении стонал: «Ой, не могу!», пока не почувствовал, как мошонку ухватило в тиски. Профессор пустил в ход левую клешню.
— Не смешно, — строго сказал Аспирант, — оскорблять святыню всея!
— Это нервное, — пискнул Бубликов, — торжественность момента, так сказать.
— Наверное, вам это кажется пустяком, — грустно молвил Профессор, ослабив хватку. — Действительно, как могут цивилизованные люди воевать из-за начертанного черт знает когда неизвестно кем? Но реальность такова.
— Вовсе не кажется, — вспомнил Иван Петрович собственную реальность. — У нас такая хрень сплошь и рядом. И ведь не вызовешь написавшего, не спросишь!
— Но мы-то смогли! — воскликнул Аспирант. — Вы спасете нас! Выступите с обращением, вся планета услышит, и настанет мир!
— Вынужден вас разочаровать, парни, — вздохнул Бубликов, — никакое это не послание. Обычный флешмоб. Я в твитторе сидел, делать было нечего, вот и решил организовать. Написал на странице, мол, давайте ровно в 16—30 выйдем на улицы и напишем слово из трех букв на заборах. Для прикола. Хулиганство, конечно, но я тогда школьником был, конфликтовал с родителями, хотелось самовыражения. Извините.
Профессор отпустил яйца Ивана Петровича, обхватил конечностями голову и застонал так жалобно, что у Бубликова сжалось сердце.
— Это конец, — из глаз Аспиранта потекли крупные слезы.
Они падали на пол и превращались в грибы. Совсем как те, что прислала из деревни бабуля. Бубликов чувствовал себя скверно, а точнее, полным ничтожеством, не оправдавшим надежды потомков. Неужели, никак нельзя им помочь?
— Эй, мужики, — позвал он, — кажется, есть у меня одна идея.
Над раздираемой войной планетой раздался голос. Он просил тишины ради важного сообщения. Сражающиеся прервались на перемирие и обратили взоры к небесам, откуда на них смотрело взволнованное галографическое лицо Ивана Петровича Бубликова, многократно увеличенное высокими технологиями.
— Жители планеты всея! — воззвал Бубликов. — Я пересек пространство и время, дабы донести истинное значение троебуквия. Мы, ваши далекие предки, писали на заборах, стенах и парковых скамьях слово. И слово это из трех букв. Символ свободы, равенства и братства! Неважно, из какого места у вас растут клешни, насколько остры жвалы, и каких размеров грибами вы плачете! Мы, троебуквИсты, против любого насилия! Сложите оружие, устройте праздник, а если возникнет потребность дать в морду ближнему, найдите подходящую поверхность и пишите слово. Гарантированно полегчает. Спасибо за внимание!
— Как думаете, помогло? — нервничал Иван Петрович.
— Смотрим-смотрим, — отмахнулся Профессор. — Пока стоят, перемалывают информацию… О! Получилось!
Он спроецировал глазные лучи в мозг Бубликова, и тот увидел, как недавно сражающиеся потомки пожимают клешни, обнимаются и плачут грибами. От радости. Расчувствовавшийся Иван Петрович бросился на шею Аспиранту и звонко расцеловал.
— Теперь мы отправим вас назад, — сказал Профессор. — В благодарность сотрем память, так как пространственно-временной континуум… В общем, чтоб в дурдом не отправили. А то еще будете всем рассказывать, как спасли будущее.
Иван Петрович хотел было возразить, но вспомнил, что водки у него еще много, хранению секретов она не способствует, и согласился.
Профессор вытянул руку, на ладони у него образовалась большая красная кнопка, он нажал ее левой клешней, а правой помахал Бубликову на прощанье.
+++
Иван Петрович Бубликов лакомился присланными из деревни рыжиками, запивал их ледяной водкой и чувствовал, как удалась жизнь. За много километров от него бабуля собирала грибы на могиле учителя биологии Карла Фридриховича Гольдштейна. Тот волчком крутился в гробу и хохотал. Ему было щекотно до невозможности.