он так её мучит, как будто растит жену.
он ладит её под себя — под свои пороки,
привычки, страхи, веснушчатость, рыжину.
муштрует, мытарит, холит, даёт уроки.

и вот она приручается — тем верней,
что мы не можем спокойно смотреть и ропщем.
она же видит во всём заботу о ней.
точнее, об их грядущем. понятно, общем.

он так её мучит, дрючит, костит, честит,
он так её мучит — прицельно, умно, пристрастно,
он так её мучит, как будто жену растит.
но он не из тех, кто женится, — это ясно.

выходит, всё это даром: «анкор, анкор»,
«ко мне, ко мне," — переливчатый вопль тарзаний,
скандалы, слёзы, истерики, весь декор,
приходы, уходы и прочий мильон терзаний.

так учат кутить обречённых на нищету.
так учат наследного принца сидеть на троне —
и знают, что завтра трон разнесут в щепу,
сперва разобравшись с особами царской крови.

добро бы на нём не клином сошёлся свет
и всё сгодилось с другим, на него похожим;
но в том-то вся и беда, что похожих нет,
и он её мучит, а мы ничего не можем.

…но, может быть, вся дрессура идёт к тому,
чтоб после позора, рёва, срыва, разрыва
она дорастёт и станет равна ему,
а значит — непобедима, неуязвима?

и всё для того, чтоб отринув соблазн родства,
давясь слезами, пройдя километры лезвий,
она до него доросла — и переросла,
и перешагнула, и дальше пошла железной?..

а он останется — треснувшая броня,
пустой стакан, перевёрнутая страница.
не так ли и Бог испытывает меня,
чтоб сделать себе подобным — и устраниться,
да всё не выходит?..