18+

Леночкин папа всю жизнь мечтал жить в своём доме. Каждый раз, когда он выпивал пару стопок коньяка или водки, начинался один и тот же разговор о собственном доме из красного кирпича в два с половиной ряда, чтобы было тепло.

Он детально, подробно объяснял планировку, иногда с бумагой и карандашом, комментируя каждую деталь, почему должно быть именно так, не иначе. Он прочитал десятки, нет, сотни книг, каждая из которых поясняла необходимость именно такой реализации. Конспекты сохранились.

Его дом никогда не вырастал в размерах, менял только конфигурацию, сложность коммуникаций и интерьер, который обычно приспосабливался к реальности трансформаций действительности.

Игорь Леонидович жил и дышал своей мечтой, откладывая каждую копейку, которую так и не успел воплотить. Его жизнь прекратилась внезапно, когда вектор свершений уверенно указывал направление в гору.

Он рос на службе, выглядел шикарно. У него всё получалось необычайно легко. Со всех сторон окружали друзья и приятели.

Куда подевались все эти люди, когда его сердце без видимых причин перестало биться? Неожиданно для семьи оказалось, что друзья таковыми могут быть, когда нужен ты, а беда у каждого своя.

На поминках, правда, было полно народа. Выпивали азартно, даже начали танцевать и флиртовать. Наутро оказалось, никто ничего о дружбе не помнит. Только о долгах. Мелочных. Копеечных. Спросили. Даже не стали ждать. Отдай и всё.

Леночка успокаивала маму, гладила её по головке, как некогда делала сама Вега Валентиновна, когда девочке требовалась поддержка.

Мама нуждается в утешении, это нет необходимости обсуждать. Она как-то странно улыбалась, не реагируя на дочь, которой было только шестнадцать лет. Она так и не пришла в себя. Что-то внутри у неё основательно сломалось, выключив желание и способность взаимодействовать с миром.

Это были последние дни, когда Лена чувствовала себя маленькой девочкой, дочкой. Друзья родителей, соседи, знакомые, все сделали вид, что ничего особенного не происходит, в помощи отказали. Родственники были, но жили далеко. Так вышло, что связь с ними Лена установить не смогла.

Она не отдала маму в пансионат, потому, что была несовершеннолетней, боялась попасть в детский дом. По отдельности они точно пропадут.

Уговорила соседку, тётю Нину, ухаживать за невменяемой мамой, никому об этом не рассказывая. Ушла из школы, устроилась работать уборщицей, без оформления, в три организации.

Представляете, какая аппетитная, заманчивая приманка для озабоченных самцов?

Леночке удавалось избегать непристойного внимания довольно долго, пока её не заметил один из руководителей, которому она могла по возрасту оказаться внучкой. Ему было пятьдесят четыре года, а у его жены вес сто двадцать восемь килограммов, что вынуждало его искать альтернативный источник вожделения.

Он унизительно тосковал по женской ласке, отвратительно и мерзко страдая от недолюбленности. Приходилось изредка покупать благосклонность женщин за деньги, которые он любил гораздо больше, чем постельные утехи. И тут на глаза ему попалась девчонка, у которой были серьёзные проблемы, что было как нельзя кстати.

Наблюдая, как Леночка наклоняется, вручную моя пол в его коммунальной конторе, он закрывал глаза и виртуально проникал в запретные пределы девичьей святости, куда давно и прочно не имел входа у жены ввиду банальной физической недоступности.

Он, вход, как бы был, но таил несколько степеней физиологических преград, преодолеть которые уже не хватало сил.

Аргумент весьма действенный, материальный рычаг, имел место. Торговаться, создавать людям препятствия, позволяющие их использовать практически даром, он умел. Это заряжало оптимизмом.

Несколько дней мужчина обдумывал стратегию соблазнения и, наконец, решился пойти на штурм.

Авигдор Ицхакович Шлейфман, попробуйте на досуге произнести такое, у меня ни разу не получилось, предложил Леночке пятьдесят рублей за первое свидание с гарантированным сценарием. Когда узнал, что она девственница, удвоил ставку.

Совсем бесплатно затащить ребёнка в постель было страшно. Деньги гарантировали в некоторой степени сохранение тайны.

Девочка сомневалась, боялась, плакала целую неделю. Альтернатив не было. Авигдор припугнул, что выгонит с работы. Пришлось согласиться. Единственное её условие, на большее у неё не хватило фантазии и смелости, требование присвоить квартире статус служебной, чтобы не оплачивать коммунальные услуги.

Благодетель, пыхтя и рисуя заскорузлым пальцем мысленные расчёты, согласился, добавив щедро за каждое свидание продуктовый паёк. Как компенсировать эти расходы, он уже придумал.

По сути, девочка ничего не будет стоить, а стараться ей придётся. Нужно только чаще напоминать про наличие сложностей, которые та ему создаёт.

Квартира Севастьяновых к тому времени уже являла печальный, весьма несимпатичный вид. Им было не до ремонта.

Дома у Авидора Ицхаковича заниматься греховным промыслом было никак нельзя. Он же верующий иудей, хоть и партийный, к тому же жена, которая давно уже не выходила из дома, задыхаясь от каждого шага, домработница.

Пришлось облагораживать обстановку в квартире Леночки.

На такие расходы мужчина не подписывался, но девственницу никак нельзя пользовать в такой антисанитарной обстановке, как он обозначил интерьер квартиры, разительно отличавшийся от его изысканных интерьеров.

Конечно, это было преувеличением. В доме было довольно бедно, но чисто. Просто неприятно было отдыхать среди всего этого хлама, в квартире с обшарпанными стенами и серыми потолками.

Авидор направил в квартиру бригаду, выделил средства из фонда на капитальный ремонт, переселив семью временно на служебную жилплощадь. Отремонтировали на совесть. На расходы начальник не скупился. Делал-то себе.

Леночка всё это время задыхалась от желания перестать жить, спрашивая у мамочки совет, что же ей делать. Мамочка улыбалась.

Девочка не могла полностью отдать себе отчёт, чем именно предстоит расплатиться взамен такой щедрости, но тело сводили спазмы отвращения.

Начальник был толстый, лысый, задыхался при ходьбе, постоянно утирал платочком слюни и слёзы, разговаривал женственным голосом и жесты имел соответствующие. Но, задатки лидера сидели в нём прочно.

Когда условия были полностью подготовлены к совращению, он заказал в ближайшем кафе готовый ужин, купил две бутылки вина и новое постельное бельё.

Леночку Авидор Ицхакович терзал часа три, так и не сумев закончить симфонию. Тем не менее, он был весьма доволен, удостоверившись, что она была целомудренна, итогом чего стала премия в размере месячного оклада.

Через неделю или чуть более того Леночка почувствовала недомогание. У неё начались тупые тянущие боли в животе, рези при мочеиспускании, зуд и жжение между ног. Она сочла это результатом вторжения в девственные пределы, стараясь не придавать неприятным ощущениям значения.

Ещё через несколько дней прискакал взмыленный любовник, кося глазом в сторону, ничего не говоря, потащил в клинику, где девочке делали некие процедуры, уколы и капельницы. За мамой в эти дни ухаживала незнакомая женщина.

Авидор улыбался, когда Леночку выписали из больницы, говорил, что так реагируют на первый контакт все девочки. Он нагло врал. Это была подхваченная от случайной пассии неприличная болезнь.

Девушке в кассе учреждения выдали премию сто пятьдесят рублей, хотя за работу платили семьдесят, разрешили отдыхать две недели с сохранением заработка, несмотря на то, что у неё не было даже трудовой книжки.

Работать ей какое-то время не пришлось. Деньги Авидор приносил прямо домой. Требовал взамен некого разнообразия в постельных утехах. Леночка плакала, у неё ничего из того, что мужчина хотел, не получалось, однако, претензий он не предъявлял. Но следил неустанно, чтобы никому не моргала. Ревновал.

Деваться Леночке было некуда. Терпела. Лучше так, чем никак. Отвращение к похотливому искусителю она преодолела. Нужно же на что-то жить, кормить маму. Правда боль, откуда-то изнутри, даже не совсем ясно где, нарастала, особенно в дни, когда подступала кровь.

Терпеть иногда не было сил. Пришлось сказать об этом Авидору. Он разозлился. Молчал несколько дней. Потом пришёл, очень агрессивно слил похоть, оделся и сказал, — поедешь лечиться. Говори честно, спала с кем-нибудь?

— Нет. Почему ты спрашиваешь?

— Потому, что такие болезни… Не спала и ладно.

— Что мне делать?

— Меня любить.

Леночка, по мере возможности любила. Что ей ещё оставалось? Но внутренности всё равно выкручивало.

В один из дней, когда терпеть не было сил, Леночка отказала любовнику в близости. Он был в бешенстве. Однако, девочка, как ни старалась, не смогла ответить взаимностью. Боль разливалась по всему телу, концентрируясь в самом низу, особенно в моменты попыток проникнуть во влажную глубину.

Авидор занервничал. Несколько дней не приходил. Затем отправил к своему врачу. Тот вёл себя странно, всё время оглядывался. Его прикосновения были неприятны неприкрытой похотью. Он гладил её плоть дрожащими руками, глубоко вводил пальцы в лоно, нагло теребил чувствительную зону и при этом громко дышал.

Леночка отказалась к нему ходить. Никакого диагноза не последовало, зато девочка чувствовала, будто её насиловали. Об этом и сказала Авидору. Тот посмеялся, лишь возбудился моментально.

Боли усиливались, особенно в те дни, когда приближались особые женские дни.

Другой врач, женщина, мужчинам Леночка больше не доверяла, сказала, что это, скорее всего, миома. Поболит-поболит и перестанет. Такова женская доля. Ничего страшного. Выписала таблетки, успокоила.

Леночка поверила. Но секс стал ещё болезненней. Несколько раз она от пронзительных колик лишалась сознания. Авидор понял, что это не шутка. Положил в больницу на обследование.

Её терзали изнутри и снаружи, брали анализы, но не находили ничего серьёзного. Видимо, повышенная эмоциональность, решили врачи. Девчонка накручивает себя, выдумывает несуществующие боли. Лечить нужно не женские органы, а психику. Прокололи витамины и выписали.

Любовник настолько втянулся в чувственные игры с малолеткой, изнывая от сладкой упругости, что не мог отказаться даже на время от сексуальных утех. В определённое время его корень расправлял русло, наливался кровью и начинал расцветать. Девочка всегда была к его услугам.

Если Лена пыталась отказать, одолевал силой. Теперь Авидор уже не стеснялся, брал своё. В болезнь он больше не верил. Врачи никогда не ошибаются.

Сила и интенсивность страданий, однако, нарастали. Девочка постоянно пила обезболивающие таблетки. Ничего не помогало. Она начала привыкать к резким пугающим ощущениям. Если становилось особенно плохо, принимала особую облегчающую давление на источник пульсирующих мучений позу, покачивалась, пыталась вызвать в сознании приятные эмоции.

Иногда получалось забыться. Чаще, просто отключала сознание, каким- либо занятием. Любовник не придавал значения её состояниям, всё более агрессивно требовал близости.

Однажды Леночка просто вырубилась. Как, чего, её больше не волновало. Она хотела умереть. Других желаний не возникало.

Её увезли на машине скорой помощи, впопыхах сделали операцию, располосовав весьма красивый животик неприглядным крестом, зашив, словно старый валенок, жирными грубыми стежками. Причину так и не обнаружили.

Авидор нервничал, но не из-за того, что переживал за девушку и её здоровье. Время шло, лечение требовало денег, а секса не было.

Диагноз поставить не смогли. Назначили гормоны.

Боли временно прекратились. Любовник обрадовался, начал удовлетворять свою чувственность, напрягая, буквально насилуя девочку с незажившей ещё болезненной раной.

Увы, Леночка со шрамами и гримасами боли его больше не вдохновляла. Как ни старался Авидор, кончить у него не получалось. Он приходил, быстро исполнял постельный ритуал без особого энтузиазма, страсти больше не испытывал. Соответственно, денег приносил всё меньше.

Девушка испытывала небывалые истерические состояния, лишь только боль начинала о себе заявлять. У мамы тоже улучшений не было. Пришлось опять искать работу, выполнять которую становилось всё сложнее.

В один из приходов Авидор вручил ей двести рублей и сказал, что это отступные. Больше девушка может к нему не обращаться. На работу тоже приходить не нужно. Раз она не может выполнять условия контракта, он умывает руки. На том и распрощались.

Леночка уже ни на что не могла надеяться. Да ей и не до этого было. Боль наступала с регулярной периодичностью, не давая возможности и повода включить способность мыслить.

Она не могла ни о чём думать, кроме нестерпимого страдания, которое изнуряло. Но жить на что-то нужно, приходилось работать.

Стоило только получить немного денег, как они немедленно тратились на обезболивающие препараты.

На питание средств почти не оставалось. Леночка, как и мама, теряла вес, сохла на глазах от недоедания и преодоления нарастающей силы страданий.

Авидор на работу взять отказался, как девушка ни просила, сказав, что шлюхи получают стипендии совсем в другом ведомстве.

В один из дней она лишилась на случайной одноразовой работе сознания. Бездыханную, её нашёл сторож, который и вызвал скорую помощь.

В клинике ей, не разобравшись, снова располосовали брюшину. Ничего не обнаружив, зашили, нисколько не заботясь об эстетике, грубым швом, поскольку никто не проявил интереса к её пребыванию в больнице. Кому нужна пациентка без документов, за которую и заплатить-то некому?

Некоторое время Леночка не страдала, даже посчитала, что болезнь её оставила. Каково же было разочарование, когда боль возобновилась, причём многократно усиленная. Мама в это время умирала от голода. К ней никто за это время ни разу не пришёл.

Вега Валентиновна ничего не просила, только смотрела пустыми глазами. Леночка не видела выход. Пришлось снова пойти на поклон к Авидору. Тот посмеялся, бросив ей, как нищенке, несколько мелких монет. —  На, жри. Откуда мне знать от кого ты хапнула эту холеру. У меня-то ничего не болит.

Времени на раздумье не было. Или идти воровать в магазин самообслуживания, или…

Авидор, за это или, платил, пусть не очень щедро. Значит, эта услуга чего-то стоит. Она пошла на рынок, спрашивая всех подряд мужчин, сколько дадут за секс. На неё смотрели как на юродивую.

Некоторые провожали похотливым взглядом, другие давали кусок хлеба, никто не соблазнился несовершеннолетней. Кто-то поделился бутербродом. Это не решало её проблем. Мамка таяла на глазах, сама девочка умирала от боли. Никому до этого не было дела.

Из оцепенения её вывела нищенка, одетая в грязные лохмотья. Она ощупала, осмотрела Леночку, которая сидела на скамейке с отрешённым видом без движения и спросила, — Давно у тебя начались боли? Думаю, смогла бы тебя вылечить, но, как видишь, сама нуждаюсь в помощи. Мне даже жить негде. Я ведь не всегда была нищенкой.

Леночке уже было всё равно, по какой причине она умрёт. Чем быстрее, тем лучше, думала она, даже забыв, что дома её ждёт мама. Впрочем, ждёт ли? Наверно, уже не помнит, кто она такая. Да и ей незачем жить.

Нищенку звали Эмма Игнатьевна. Её судьбе позавидовал бы разве что смертник. Серия случайностей и она уже никто. К сожалению, так бывает.

Она была успешным доктором. Во всяком случае, так ей казалось. Рядом всегда была подруга, которая всё про неё знала. В один из дней подруга совершила врачебную ошибку, грубую, сопряжённую с уголовной ответственностью, а Эмма в это время спала, уставшая от несоразмерной с человеческими физическими способностями нагрузки.

Подружка поразмыслила и решила, что дружба гораздо дешевле уголовного наказания. Подставила её, выступив свидетелем, сумев и саму Эмму убедить в том, что пациентку убила именно она.

Это было лишь началом серии несправедливостей. Прочее покатилось легко и просто. В руках подруги оказались ключи от квартиры, документы, которые Эмма сама же и подписала в её пользу, даже не поняв, как это произошло.

Что могла сделать впоследствии преступница? Её никто не слушал. Реабилитироваться полностью не получилось, её презирали, хотя и не осудили. Не смогли доказать состав преступления.

С работы уволили, указав причиной профессиональное несоответствие. Практически выдали волчий билет. Эмма ходила к подругам, сослуживцам, те лишь отворачивали носы.

Лучшая подруга, получив возможность задарма стать хозяйкой квартиры, просто выгнала её и поменяла замок. Так женщина оказалась на улице.

— Девочка, ты серьёзно больна, тебе плохо? От чего тебя лечили, какой диагноз поставили?

— Не сказали. Две полостных операции и лапароскопия. Мне только хуже стало.

— Кесарево делали?

— Нет.

— Аборт?

— Нет.

— Половая жизнь?

— Один мужчина. Начальник, старик.

— Похоже, он не только с тобой спал. Тампоны использовала?

— Нет.

— Думаю, твой любовник виной, но это только предположение и оно тебя не спасёт. Живёшь где?

— В квартире.

— Не боишься с бомжихой связаться?

— Я ничего больше не боюсь. Даже смерти. Мне маму накормить нечем. Она, у неё… После смерти папы она сломалась. Не знаю, что с ней. Не разговаривает, не двигается. Улыбается.

— Леночка, девочка, как я рада, что ты меня нашла. Мы подружимся. Понимаешь, болезнь, это не приговор, это предупреждение, что ты неправильно живёшь. И я тоже заблудилась. Будем вместе работать над ошибками, если ты согласна. Я врач. Занималась именно гинекологией. Думаю, мы сумеем друг другу помочь.

Эта встреча изменила всё. Эмма Игнатьевна, почувствовав поддержку, пусть и ребёнка, получив возможность жить в квартире, активно принялась приводить в порядок свою и её жизнь.

Помывшись в ванной, переодевшись в нормальную чистую одежду, она перестала быть похожей на нищенку, оказавшись довольно привлекательной молодой женщиной.

Целую ночь она вручную перешивала одежду Веги Валентиновны на себя. Леночка сидела рядом. Им было о чём поговорить. Лишь под утро легли ненадолго спать. Некогда отдыхать. Нужно устраивать жизнь.

Утром пошли к подруге Эммы Игнатьевны требовать личные вещи и документы. У Зины был довольно испуганный вид, с чем она быстро справилась. В квартиру не пустила. Пока собирала вещи, Эмма с Леной стояли под дверью.

Никакого диалога не было. Молча, забрали вещи и ушли. В этот же день Эмма Игнатьевна устроилась на работу в тепличное хозяйство, руководила которым её бывшая пациентка. Там были очень приличные заработки.

После этого они побывали ещё у одной женщины, заведующей кафе, которую совсем недавно Эмма Игнатьевна буквально вытащила с того света. Ей пришлось поведать часть реальной истории, попросив помощи.

Лидия Викторовна дала продукты и деньги, которые Эмма с Леной обещали отработать, к чему приступили тут же, начав мыть посуду. Вечером купили необходимые медикаменты, начав лечение.

Эмма Игнатьевна наметила план действий. Она была хорошим доктором. Конечно, нужны были анализы, но реабилитирующее лечение можно начать немедленно. Главное, вывести пациента из депрессии, дать почувствовать, что исцеление лишь дело времени.

Придя в себя, успокоившись, женщина никак не могла понять, как могла своими силами загнать себя в западню. Всему виной нервы, простодушие и искренняя вера в силу порядочности людей.

Тогда навалилось всё сразу: неприятности, проблемы и коварное лицемерие, какое она и представить не могла. Эмма просто выключилась из действительности, позволив посторонним решать за себя судьбоносные вопросы.

Решили. Ей казалось, помогают, сочувствуют, на деле хладнокровно вершили корыстные цели. И кто? Лучшая подруга мало того, что оговорила, поразмыслив, Эмма поняла, что не могла ошибиться так грубо, даже переутомившись, так ещё умудрилась оттяпать квартиру.

По своей наивности Эмма полагала, что все люди от рождения добрые и справедливые. Как же она ошибалась. Теперь придётся всё начинать с самого начала, попутно вытаскивая из силков Лену. Если бы не она…

Девочка расслабилась, почувствовав поддержку, даже про боль не вспоминала целый день, заснула посреди разговора, прижалась доверчиво к Эмме Игнатьевне.

—  Ничего, Леночка. Даже из такого положения можно выбраться, если рядом с тобой человек, которому ты небезразличен. Мы обязательно справимся. Я тебе обещаю.

Сложно представить, когда у тебя жизнь идёт своим чередом, радуя устойчивостью и свершениями, что где-то за ближайшим поворотом может подстерегать неожиданность: кого приятная, другого скорбь или катастрофа.

Беда никогда не спрашивает, можно ли зайти в гости. Она приходит без стука, чувствует себя хозяйкой и вершит, что вздумается, переворачивая жизнь наподобие граней кубика Рубика, ухмыляясь при этом: хватит ли тебе ума и настойчивости снова собрать все плоскости.