Человек стряхнул хрупкий серый столбик мимо пепельницы и застучал по клавишам: «E Dflbvf ybrjulf»…
— Дьявол! Вот незадача! А, язык не поменял.
«У Вадима никогда не было папы».
В дверь звонили. Долго и нетерпеливо. Человек чертыхнулся и пошел в прихожую.
***
У Вадима никогда не было папы. Никакого. Ни улетевшего летчика-испытателя, ни утонувшего капитана дальнего плавания. Да хотя бы севшего на восемь лет за разбой, как у соседа Кольки — даже такого не было!
Кого как, а Вадима это делало только упрямее. Недели не проходило без драки — что в провонявшем мочой и кашей детском садике, что в ободранной школе с продленкой. Мама, пришедшая с вечерней смены, устало ругалась по поводу оценок и замечаний. Терла сухими руками мятое серое лицо и капала в рюмку валокордин.
Вадим угрюмо молчал. Он вообще редко говорил. Когда их компанию, впервые упившуюся пивом, поймали менты, всех отпустили через три часа. Кроме Вадима, который пытался отмахиваться от грузивших его в «козла» сержантов, а потом, с фонарем в полрожи и гудящей от удара «резинкой» спиной, отказался отвечать на вопросы дежурного. Вернее, не отказался, а просто тупо молчал. До утра.
Мама ждала его до двух ночи. Не дождавшись, кутаясь в хлипкое пальтишко, до утра бродила по району, хлюпая мокрыми войлочными ботами «Прощай, молодость» по грязному снегу. Это стоило ей двустороннего воспаления лёгких.
А больничный ей не оплатили. Потому что завод, давно уже валившийся набок, наконец рухнул. Даже трудовая книжка с единственной записью пропала. Пошла работать уборщицей и посудомойкой в чебуречной на углу. Хозяин два месяца тянул с зарплатой, а затем обвинил её в пропаже каких-то вилок и выгнал. Обычное дело в начале девяностых.
Мама долго плакала на кухне, а потом вдруг всхлипнула и завалилась набок. Вадим пытался её поднять, затем догадался вызвать скорую. Пыхтящий перегаром врач определил инфаркт. Маму увезли.
Вадим долго сидел на продавленной кушетке, не включая свет. Смотрел в стену, на которой сверкали сполохи рекламы казино на той стороне проспекта. Оделся, нашел бутылку с ацетоном в кладовке и пошел на угол.
Ацетон сгорел быстро. А вот пластмассовая вагонка, которой воспользовался продвинутый хозяин чебуречной, гореть не хотела, лениво играя крохотными зелеными и синими язычками огня. Вадим замерз и пытался согреть руки, протягивая ладошки к умирающему пламени. Здесь его и взяли.
Так что на маминых похоронах его не было. Может, и к лучшему.
***
Хозяин чебуречной через две недели забрал заявление. Вряд ли от угрызений совести — просто своего времени пожалел.
Потом были какие-то ушлые районные тетеньки в золотых перстнях (в результате в квартире поселилась племянница главы районо), интернат, путяга, Ижорский завод, армия.
А затем — Чечня, три года сверхсрочной, снайперская винтовка Драгунова, погоняло «Молчун» и уважение товарищей.
Контракт Вадим продлевать не стал. В Колпино в коммуналке у него была комната. Туда и вернулся.
***
— Так, что ещё?
— Митроха совсем ох…, Максим Иваныч. Две точки на Просвете под себя забрал. Контракта с «Шестерочкой» ему мало, пытается к «Мегамаю» подкатиться. Расценки на охрану снизил. Как его… Во, дымпингует, бл…
— Кончай материться. А что «Мегамай»?
— Да мутные они какие-то. Про какой-то тындыр говорят.
— Тендер. Конкурс, короче. Блин, надо что-то с Митрохой решать. Причём конкретно решать. Навсегда.
— А я что говорю, Максим Иваныч! Может, у Кирпича спеца попросить?
— Самим надо спецов готовить. Кирпича только один раз попроси — потом замаешься долги отдавать. Что ещё?
— Конфликт у нас. Это. Трудовой, во! Новенький охранник Туловищу в репу дал. Ну этому, из борцов, здоровому. Чего-то в смене не поделили.
— Ого! Он что, Рэмбо?
— Да нет, обыкновенный, вроде. Вояка бывший, чеченец. Ребята базарят, снайпером был.
— Интересно. Вези этого борзого ко мне.
***
Новую работу Вадим воспринял, как и всё в своей жизни — спокойно. И без восторга, и без брезгливости. Главное, всё очень знакомо: занял позицию, исполнил, ушел. При этом не надо по горам с полной выкладкой таскаться. В аэропорту встретят, подвезут, заберут. Даже уходишь налегке, оставляя ствол. А уж платят!
Вадим справил маме нормальный памятник, снял приличную квартиру в Питере. Фирма по дешевке подогнала «бэху». Только и надо было, что поменять дверь с аккуратными круглыми дырочками и заменить заляпанную бурыми пятнами обшивку салона.
А потом Вадим встретил Катеньку. Бабы, конечно, в его жизни были. Но этот скоротечный, как правило платный, неряшливый перепихон не прибавил Молчуну умения красиво ухаживать. И если бы Катенька первая с ним не заговорила в кафе, в жизни бы Вадим с ней не познакомился.
Жизнь обрела смысл. У этого смысла были гладкие каштановые волосы, собранные в пучок, острые эльфийские ушки и изящная точеная фигурка. Тинейджерское презрение к косметике и броским шмоткам умело маскировало неистовую ненасытность в постели.
У угрюмого «конкретного пацана» капитально снесло башню. Возвращаясь из очередной «командировки» через Москву, Вадим купил тонкое колечко с бриллиантиком, упакованное в бархатную коробочку. Как в голливудских мелодрамах.
***
Катенька сидела на своем любимом месте в кафе, у окна, подперев кулачком острый подбородок.
Нахмуренные бровки и высунутый розовый язычок говорили о крайней степени увлеченности: перед ней на столе, между чашкой зеленого чая и дощечкой с «темпура рору», лежала раскрытая книжка карманного формата с черным обрезом.
— Здравствуй, солнышко.
Катенька подняла зелёные глаза и как будто осветилась изнутри. Потянулась облитым черным свитерком, таким желанным телом.
— Вадимчик, родненький! Я так поскучала.
Она всегда говорила «поскучала» вместо «соскучилась».
— Что читаешь?
— А, сериальчик. Про бандитского киллера по кличке «Молчун». Ничего, увлекательно.
Вадим, холодея от странного чувства, взял в руки дешевую книжонку.
«…Рыжий кот, явно скучающий на чердаке, незнакомому человеку обрадовался и принялся тереться круто выгнутой спиной о штанину. Молчун вздрогнул, но не оторвал взгляд от прицела. Наступала решающая стадия. Объект пожал руку лысому толстяку и повернулся к машине. Охранник пошел открывать дверь, освободив линию огня. Выстрел. Обиженный кот отпрыгнул и зашипел. Молчун аккуратно положил „винторез“ на пол и пошел к чердачной двери. Красноярского авторитета по кличке „Металлург“ больше не существовало…»
— Вадим, ну ты чего? Книжки будем читать?
— Прости, солнышко. Поехали ко мне.
Вадим на автомате крутил руль, машинально отвечая на Катино щебетание. Описанное в книжке произошло в Красноярске двое суток назад. И если «винторез» менты, конечно, нашли, про рыжего кота не мог знать никто.
Ночью Вадим поцеловал спящую Катю в ароматный затылок, вылез из кровати и на кухне раскрыл книжку на первой странице.
«У Вадима никогда не было папы. Никакого…».
Молчун наощупь достал сигарету, но прикурить забыл.
В книге была описана вся его жизнь. И все «исполнения» — с деталями и подробностями, неизвестными ни ментам, ни Максиму Ивановичу. Перед рассветом Вадим перевернул последнюю страницу. «Продолжение следует».
Вычислить адрес писателя было делом техники.
***
В дверь звонили. Долго и нетерпеливо. Человек чертыхнулся и пошел в прихожую.
Удар опрокинул его на пол. Незнакомец ловко стянул запястья скотчем и, взвалив на плечо, отнес в комнату.
Человек ощупал языком обломок резца и прохрипел:
— Вы кто? Что надо? Деньги дома не держу.
Незнакомец вытащил из-за пазухи тонкую книжку.
— Твоё творчество?
— Допустим, моё. Оригинальный у вас способ литературной критики — в морду. Не нравится — не читайте.
— Заткнись и отвечай на вопросы. Откуда эта информация?
— Из головы, откуда ещё. Или придумали другой способ? Хотя… Кое-где литературные произведения сомнительного качества называют «высерами». Кто вы, всё-таки?
— Я — Вадим. Молчун. Про которого книжка.
Человек оторопело молчал. Помотал головой, закрыл и открыл глаза. Незнакомец не исчез.
— Почему-то я вам верю. Вообще-то я ожидал подобного. Слишком явно я вас вообразил. Мысль материализовалась. Хо, всё-таки я гений!
— Слушай, гений. Если ты через пять секунд не объяснишь, откуда тебе всё известно, я начну резать тебя на бекон. Это больно.
— Не советую. Если я на вас обижусь, то напишу плохое продолжение. Например, посажу вас в тюрьму. И разведу с Катей.
— Ты ничего не напишешь. Я просто сейчас тебя грохну, и всё.
— Если я умру — вы исчезнете. Вы ведь плод моего воображения. Не очень симпатичный, кстати. Надо было написать про киллершу — биатлонистку. Про «белые колготки» слыхали? Во, точно! Главная героиня — эстонка. Скажем, по имени Марта. В детстве её изнасиловал советский солдат, и она…
Хлопок глушителя и лязг затвора прекратили полет мысли. Человек задрыгал ногами, далеко сбросив тапочки, и затих.
***
— …А утром предложение сделал, представляешь! Вот, колечко подарил, гламурненькое такое.
— Покажи. Ой! Катя, оно исчезает!
— Что исчезает?
— Ну. Колечко, которое тебе Вадим подарил.
— Какой Вадим?
***
Вадим подобрал ещё теплую гильзу и пошел к двери. Машинально взглянул в зеркало в прихожей.
— Блядь!
Отражение расплывалось, разрывалось на куски. Молчун поднял исчезающие пальцы к лицу, пытаясь нащупать пустоту…
***
Человек стряхнул хрупкий серый столбик мимо пепельницы и застучал по клавишам: «E Vfhns ybrjulf»…
— Дьявол! Вот незадача! А, язык не поменял.
«У Марты никогда не было мамы.»
В дверь звонили. Долго и нетерпеливо. Человек чертыхнулся и пошел в прихожую.