У каждого из нас есть какие-то яркие в эмоциональном плане воспоминания, которые врезаются в память и остаются там навсегда. Сложно сказать самый ли это важный, или самый яркий момент. Может завтра мне вспомнится что-то другое и оно покажется мне более весомым. Но сегодня, я до сих пор вспоминая эту картину чувствую на себе мурашки с дрожью от которых больно коже.. Это непростые чувства, это их комбинация и вряд ли их можно описать какими-то простыми словами.
А история такая… Это случилось под конец восьмидесятых годов. Почему помню, потому что маршрутки были ещё РАФиками в Латвии. Они были кооперативными, что-то наподобие частного извоза, но коллективного. Тогда это было вновинку и очень удобно, как в плане грамотно продуманного маршрута, так и возможности выйти там где тебе надо, а не на остановке. Я ехал домой из города. Вентспилс поделен на две части рекой Вентой и одна часть называется в народе «Городом», вторая «Парвентой». По аналогии с «Замоскворечьем». Это тот же город, но по ту сторону реки. Когда в маршрутке уже не было свободных мест, водитель открывал пассажирскую дверь и садил туда. Именно в тот день я сидел как раз там рядом с водителем. Дело было к вечеру и все ехали с работы. Пробок у нас в городе не бывает по банальной причине — город крохотный. Те редкие случаи, когда таки город вставал, были связаны с какой-нибудь глобальной аварией на мосту, соединяющем две половины города.
И тут, вдруг на улице где пробкам взяться неоткуда, мы встали. В отличии от обычных машин водители маршруток не могли стоять, ибо они теряли на этом деньги и наш водила как-то протиснулся в эпицентр событий, чтобы если что рвануть первым. Бурчали и люди сзади, ибо всем надо было домой, за детьми в садики, выгуливать собак и так далее. Мы стояли в паре метров от центра дороги где всё это и происходило, но и транспорт и люди встали как вкопанные, будто под гипнозом и не могли сдвинуться с места. Я думаю даже самые бессердечные, хладнокровные и отмороженные в этот момент испытывали гамму чувств.
Посреди дороги, прямо на разметке лежала сбитая кошка. Она была мертва, в этом не было никаких сомнений. В любой другой ситуации её бы просто объезжали, как бы жестоко, или равнодушно это бы не показалось. Ничем ей уже не поможешь. Но все стояли и молчали. Не молчал только он. Он ходил в радиусе примерно полутора метров вокруг с совершенно невероятно вздыбленной шерстью по всему телу у жутко орал. Вот как коты орут друг на друга, только сильно громче и невероятно пронзительно. Он подходил к каждой машине стоящей рядом и шипел так, что у него изо рта веером вылетали слюни.
Я помню, как только мы остановились, люди с задних рядов завозмущались — Ну что там?! Они привставали и застывали, видя происходящее. Я думаю мысли пролетали в голове у всех одинаковые. Это была какая-то неземная любовь. Это было искреннее отчаяние. Это был крик души, а не крик кота. Видно было, что напряжение нарастает и у него начали подкашиваться задние ноги. Через «не могу» с совершенно остервенелым взглядом он продолжал ходить и орать уже осипшим голосом на всё и на всех.
У меня был кот и я знаю, что они плачут. Этот не просто плакал, у него были водянистыми глаза и от них шли две влажные колеи вниз. Его начало шатать из стороны в сторону и он, наверное, понимая что теряет сознание, вернулся к кошке, облизал кровяное пятно на её голове, лёг рядом и умер.
Знаете, у мёртвых какое-то особое выражение лица. Что у людей, что у животных. Я думаю всем было понятно и в эмоциональном плане, но у него был чуть приоткрыт рот и из него неестественно торчал окровавленный язык. Сколько-то ещё продолжалась пауза и наш водила тронулся первый. Я и без того, человек крайне эмоциональный, а тут, у меня просто ком стоял в горле. В салоне сзади была гробовая тишина. Город у нас маленький и я знал, где и кто обычно выходит. Они знали где я. Водила совершенно пустым взглядом смотрел на дорогу и остановился на последней кольцевой остановке. Он вышел и закурил. А пассажиры медленно разбрелись кто куда.
Помню пришёл домой, обнял кота и мы долго сидели так, хотя обычно, коты не любят долго находится в объятьях. Он как знал, как чувствовал, сидел у меня на руках и так же беззвучно смотрел в никуда.