Господин Анджей Квибс был пьян. Он лежал на продавленном диване, закуривал одну сигару от другой; по комнате плыл горьковатый запах апельсинов. Господин Анджей всегда курил только такие сигары.
Господин Анджей злился на жизнь. Новая книга, вышедшая полгода назад, осталась не замеченной критиками. Тиражи, и без того невеликие, пылились в магазинах. Проще говоря, его не читали. Не видели. Не знали.
Анджей Квибс был ремесленником от литературы и понимал это — в те короткие часы, когда у него хватало силы признаться в этом самому себе. Анджей мечтал стать писателем, но талант не всегда можно заменить усердием. Он исписывал и рвал кучу листов, потом, купив компьютер, едва не разбил однажды монитор. Он складывал буквы в слова, но за словами не видно было неба. Он писал о людях, а они получались мертвыми; послушные главные герои подчинялись его воле, но живыми от этого не становились. Он завидовал молоденьким мальчишкам и девчонкам, приходившим вместе с ним в издательства, потому что в их полудетских опусах была жизнь и был воздух, а в его отточенных, выверенных до последней строки повестях и рассказах этого не было — только сухая логика и расчет.
Нельзя сказать, чтобы его совсем уж не замечали издатели. Первая книга вышла. Но ее не стали читать. Вышла вторая. Весь тираж лежал на полках магазинов.
Господин Анджей лежал на диване и курил.
А потом заснул.
Проснулся он словно от толчка и резко открыл глаза. В комнате пламенел майский закат, шторы были отдернуты, окно распахнуто. На столе потрескивал невыключенным экраном старенький компьютер. Рядом сидели двое — высокий, невероятно красивый золотоволосый парень и веснушчатая, худенькая девушка.
- Привет, — сказала девушка, увидев, что Анджей открыл глаза. Без тени смущения, легко и по-хозяйски достала из его пачки сигарету и закурила.
- Привет, — растерянно ответил Анджей. — Ты кто?
- Это пока неважно, — сообщила девушка.
«Грабители», — мелькнула мысль у Анджея. Вероятно, нужно было позвонить в полицию или хотя бы крикнуть консьержа, но ему стало любопытно. Грабители ему еще не попадались. Это можно будет использовать в будущей повести. А красть у него, кроме компьютера, совершенно нечего.
- Мы не грабители, — словно прочитав его мысли, сказал парень. — Мы, собственно, к вам господин Анджей. По делу.
- Очень интересно, — протянул тот. — Я вас слушаю. И кстати, потрудитесь объяснить, как попали в мой дом?
- Было не заперто, — сообщила девица. Она в упор разглядывала писателя невероятно зелеными глазами и нахально улыбалась.
- А вы, собственно, кто?
- Мы хотим, чтобы вы написали про нас, — очень спокойно объявил парень. Он раскачивался верхом на деревянном стуле и вертел в тонких, изящных пальцах статуэтку, подаренную Анджею бывшей любовницей. Статуэтку было не жаль, а вот старый стул рисковал развалиться.
Анджей решил, что ослышался.
- Что? — переспросил он.
- Мы хотим, чтобы вы написали о нас, — терпеливо повторил парень. — О нас. Вы. Написали.
- Я сейчас вызову полицию, — решился Анджей. — Пошли вон.
- Погоди, — поморщился парень, легко поднялся, пересек комнату, произведя не больше шума, чем падающее перо, подошел и присел на край дивана. — Мы, господин писатель, вам снимся.
Анджей недоверчиво посмотрел на него. Допился, мелькнула мысль.
- Нет-нет, не пугайтесь, — парень успокаивающе поднял ладони. — У вас еще нет белой горячки, да и мы вполне настоящие. Но мы хотим стать живыми. Мы — герои ненаписанной книги. Вы — про нас — напишете. Расскажете о том, как мы жили, смеялись, любили, чего хотели и о чем мечтали. Вы умеете. Вы сможете. Вы нас понимаете?
- Эээ, — выдавил Анджей.
- Взамен, — продолжал парень, — мы сделаем вас по-настоящему известным. Роман о нас станет сенсацией. Его будут раскупать тысячными тиражами. Вы сделаетесь богатым, вами заинтересуются издатели и журналисты. Вы… добьетесь всего, чего хотели. Это тоже понятно?
- Ээээ, — выдавил Анджей.
- Условие только одно — работа должна быть закончена к первому декабря.
- Иначе что? — прищурился Анджей.
- Иначе мы умрем, — очень просто и серьезно сказал парень.
У Анджея пробежал холодок по коже.
- Что, прямо вот так умрете, у меня дома? Два трупа — и привет?
- Прямо вот так, — подтвердил парень. — И привет. Только привет вам будет не от полиции.
- А от кого же?
- Это вам зачтется — там, — парень многозначительно поднял палец вверх.
Точно белая горячка, подумал Анджей. Или эти двое — идиоты.
- А если я не соглашусь? — поинтересовался он.
Парень пожал плечами.
- Тогда мы придем к вам снова. И снова. До тех пор пока не договоримся. У нас, видите ли, выбора нет. Только времени на работу у вас останется меньше.
- Чем, собственно, вам не нравится наше предложение? — вновь вступила в разговор девушка. — Мы предлагаем вам славу, почет и деньги. От вас требуется только одно — работать.
- А почему я?
- А кто же? — удивился парень.
Анджей подумал.
- Как вас зовут? — спросил он. — Или это тоже должен придумать я?
- Нет, отчего же, — парень пожал плечами. — Я — Ивар, а она — Инга…
- Черт с вами, — махнул рукой Анджей. — Договор заключать будем?
- Зачем? — опять удивился парень. — Все и так понятно.
Все было легко и весело. Странная парочка поселилась в квартире Анджея.
Спали они преимущественно днем. С закатом Анджей усаживался за компьютер, а Ивар и Инга устраивались рядом. Они наперебой надиктовывали ему текст и хохотали, как сумасшедшие, и пили густое, тягучее красное вино из старинных бокалов, доставшихся Анджею от бабушки. Порой Анджей ухватывал окончание фразы раньше, чем неожиданные гости успевали ее договорить. В этом случае Ивар одобрительно кивал, а зеленоглазая Инга хлопала в ладоши. С рассветом окончательно обессилевший Анджей валился спать, а парочка — черт их знает, куда девалась, то ли исчезала по каким-то своим делам, то ли спала на полу, то ли… Анджей не вникал. В промежутках между всем этим Инга мыла посуду, жарила всем троим яичницу — каждый раз то пригорелую, то недосоленную, а вечером все начиналось сначала.
Через два месяца Анджей знал о своих нежданных героях все. Где родились и как познакомились, что любят есть на обед, какое предпочитают вино и в какой позиции занимаются любовью. Все, кроме одного, — кто они на самом деле. Внутри поселилось томительное беспокойство, жужжавшее в нем, словно муха, и затихавшее лишь тогда, когда он садился работать.
Фразы, выбегающие из-под курсора компьютера, были изящными, отточенными и совершенно не походили на прежние тяжелые булыжники, которые Анджей выдавливал из себя после долгих мук. Теперь легко и непринужденно он выдавал на-гора искрометные шутки, которые на самом деле принадлежали Ивару, и нежные признания, которые диктовала Инга.
Он писал историю их любви — тяжелой, путаной, долгой, полной недомолвок, детских обид и разочарований. Он писал о жизни в маленьком городке на севере выжженной солнцем страны. Он писал о войне и о мире, о воде и о хлебе, о той, которую большинство людей мечтает увидеть и за счастье почитает лишь прикоснуться к ее тени. Он писал о великой и загадочной спутнице жизни — даме по имени Любовь.
Через два месяца Анджей был уверен, что роман получится.
Через три дело застопорилось.
Ивар и Инга вели себя совершенно непредсказуемо. Порой ему приходилось удалять целые куски текста — после того, как всю ночь они просиживали за работой, Инга со злившей Ивара откровенностью заявляла:
- Все не так!
Они выясняли отношения бесстыдно и грубо, не стесняясь присутствия Анджея, а он ошалело поглядывал на них, а потом с сумасшедшей скоростью стучал по клавиатуре, и получившийся текст либо устраивал всех троих — и тогда они падали спать, либо не устраивал вовсе, и тогда они кричали друг на друга уже втроем. Дело заканчивалось тем, что Анджей орал, охрипнув:
- Все вон! — и Инга хлопала дверью. Ивар кричал: «Подожди!» — и растворялся в воздухе, а Анджей испытывал муки совести и снова садился к машине. Спать, таким образом, становилось совсем уж некогда.
К середине октября окончательно разозленный Анджей спросил их:
- Вы собираетесь уже, наконец, определяться, чего вы хотите? У меня сюжет виснет.
Ответ Ивара изумил его до глубины души:
- Мы-то при чем? Ты — автор, ты и пиши.
С того дня неожиданные его гости повадились то и дело исчезать — то на день, то на два, то на неделю, то по одному, то оба сразу. А муха, жившая внутри, жужжала все противнее и жестче. Слова все чаще падали тяжелыми булыжниками, мысли казались серыми и спутанными, но как добиться прежней золотой легкости, которой отличались летние куски текста, Анджей не знал. И злился до скрежета зубовного, и выговаривал им, когда они возвращались. А они возвращались все реже и только морщились, выслушивая его упреки.
В один такой день Анджей взорвался.
- Вы, — кричал он, — вы что, издеваетесь? Втравили меня в авантюру — так давайте же работать, черт побери!
- Работай, — тихо ответил Ивар. — Вот тебе клавиатура — пиши. Срок истекает.
От такого нахальства Анджей онемел, а Ивар ушел — на этот раз вполне материально, хлопнув дверью.
Анджей перестал есть и спать. Роман нужно было дописывать. Те отрывки, что он показал знакомому издателю, вызвали у того бурю восторга, и теперь издатель звонил почти каждый день и спрашивал, когда же, наконец, господин Анджей закончит свое творение. Беспокойство, раньше похожее на муху, теперь превратилось в паука и высасывало силы. Избавиться можно было только одним — писать. Писать самому.
Потом он решил плюнуть на все и бросить эту затею. Неделю не подходил к компьютеру, бродил по городу, пил пиво в ресторанчиках на набережной, даже подцепил очередную красотку, которой вдохновенно и нахально читал чужие стихи, выдавая их за свои. Девица, обалдевшая то ли от поэтического дара нового знакомого, то ли от щедрости, с которой он разбрасывал купюры, дала себя уговорить на продолжение знакомства. Продолжение должно было закончиться в квартире Анджея.
Развязка авантюры оказалась неожиданной — на своем родном диване Анджей обнаружил едва живую, бледную до синевы Ингу. Рядом с ней сидел Ивар — измученный, еле держащийся на ногах. Увидев входящего Анджея, Ивар с усилием поднялся, подошел и, схватив его за руку, через всю комнату толкнул к машине.
- Работай, — сказал он. — Иначе мы подохнем, понял?
К концу октября Анджей осунулся и почернел лицом. Гости тихо сидели рядом на диване, но уже не диктовали ему тексты — лишь кидали порой обрывочные реплики, а чаще просто просматривали написанное, стоя за его плечом, и либо одобрительно кивали, либо роняли: «Не так». Второе случалось чаще. Спорить не было сил. Анджей удалял куски текста и писал заново. Булыжники сменились вполне сносными геометрическими конструкциями, среди которых изредка попадались золотые песчинки летних удач. Случалось, Ивар и Инга яростно спорили — а потом соглашались с Анджеем, мирились и торжественно отмечали примирение
все тем же красным вином.
В ноябре город засыпал снег. Ивар и Инга снова стали исчезать. Появлялись, вываливали на него ворох новостей и молча смотрели, как пляшут пальцы на клавиатуре. Усталая Инга куталась в потертый свитер, крутила на пальце тоненькое серебряное колечко, Ивар хмуро молчал — он выглядел постаревшим и почти больным, красота его стала болезненной и ломкой. Они ничего не говорили, только смотрели, но порой, глядя на черные ряды строчек, изрекали: «Не так».
- А как, — бесился Анджей, — как?! Скажите же, что же вы молчите?!
К первому декабря оставалось дописать совсем немного. Вечерело, короткий зимний день медленно угасал. Анджей с бессильной яростью смотрел на экран. Сюжет застопорился и двигаться к развязке не желал. И когда в комнате пронзительно рявкнул звонок, он вздрогнул, но не двинулся с места.
Звонок повторился. Анджей нехотя оторвался от экрана, открыл дверь. Стоящий на пороге Ивар был не похож на себя так, как не похож бывает старик на мальчишку-подростка. Под глазами его залегли круги, золотые волосы потускнели, лицо осунулось. Инга — горячая, тяжело дышащая, висела на нем, закрыв глаза. Молча Ивар втащил ее в комнату, уложил на диван и повернулся к Анджею:
- Срок истекает. Пиши.
Минуты убегали, складываясь в часы, Анджей стучал по клавишам с быстротой, прежде немыслимой. Но часы тикали быстрее. До полуночи оставалось совсем немного.
Анджей с досадой грохнул кулаком по монитору.
- Не могу больше! Не могу! Все не так!
- Пиши, — монотонно ответил Ивар. Сил на то, чтобы говорить, у него почти не оставалось.
- Что с ней? — спросил Анджей, кивая на девушку. — Чем она больна?
- Откуда я знаю, — так же монотонно ответил Ивар. — Туберкулезом. Или воспалением легких. Или СПИДом. От тебя все зависит. Пиши.
Ему оставалось всего десять строк, когда висевшие над диваном часы захрипели и начали бить полночь.
Анджей вздрогнул и обернулся. Ивар и Ивга, тяжело дыша, смотрели на него. Молчали. Глаза их становились все огромнее и темнее.
Крикнув, сорвался Анджей со стула, схватил их обоих — легких, почти ничего не весящих, подтащил к столу.
- Возьмите меня за плечи! — скомандовал он. — Скорее!
На плечи его легли две руки — почти невесомые, почти бесплотные. Слова не желали вставать на нужное им место и звенели, раскатывались, словно монеты по мостовой. Анджей барабанил по клавишам, чувствуя, как иссякают силы. Тепло его тела уходило в две руки, лежащие на его плечах, и руки эти теплели, наливались жизнью, а сам он становился все слабее. Но и строчек оставалось совсем немного. Еще чуть-чуть… еще…
Часы ударили в последний раз и смолкли. Через долю секунды Анджей вбил в текст последние буквы и поставил точку. И замер, не смея оглянуться. Роман был закончен.
Сил оставалось только на то, чтобы вытянуться на стуле и закрыть глаза.
Когда он открыл их, рядом никого не было. Мигал включенный экран монитора, открытый файл «Ворда» светился слепым белым окошком.
Рядом на столе, придавленная пустым стаканом и серебряным колечком Инги, валялась записка. В ней было одно только слово: «Спасибо».
Господина Анджея Квибса называют автором одной книги. Его роман «Виноградная лоза» переведен на несколько языков и выдержал уже два переиздания. Тиражи постоянно растут, поэтому господин Анджей — весьма и весьма обеспеченный человек.
Он живет в большом доме на окраине города и слывет очень нелюдимым и скрытным человеком. Когда к нему все-таки прорываются журналисты, господин Анджей очень неохотно отвечает на их вопросы. Говорят, у него много странностей. Например, ложась спать, он тщательно закрывает двери и окна и всегда выключает компьютер. На мизинце правой руки он носит тоненькое серебряное кольцо — явно женское, хотя никогда не был женат. А еще он совсем не пьет. И морщится, как от зубной боли, когда ему предлагают выпить какого угодно хорошего красного вина.