1. Пелагея старая верит
в счастье сына —
где-то пехом он версты меряет
до Берлина.
Вести с фронта,
как дождь в засуху,
ходят редко.
К Пелагее зашла засветло
в дом соседка.
От дверей, лицом невеселая,
говорит Марья:
«Слышь-ко, Нинка моя тяжелая
от твоего парня»…
Пелагея гремит ухватами,
воду грея.
«Мы ведь Нинку твою не сватали, —
говорит Пелагея. —
Мало ли, кто летось хаживал
к твоей Нинке,
вот поди теперь и доказывай,
чье молоко в кринке.
Что вертелась-то Нинка около,
всякий знает,
только брюхом
моего сокола
не поймает…»
С чем пришла к Пелагее Марья,
с тем и вышла,
повернула соседку старая,
словно дышло…
Разрешилась Нинка от бремени
сыном к пасхе, —
безотцовщина, не ко времени,
не для ласки.
Пелагея в его сторону
глаз не скосит.
Только вскорости похоронную
ей приносят.
На крыльцо Пелагея грохнулась
сбитой веткой,
а потом по-дурному охнула
и — к соседке.
Не здороваясь,
мимо Марьи,
мимо Нинки —
как слепая, руками шарит
в теплой зыбке.
Из пеленок теплое тельце
вынимает.
Будто к ране,
мальчонку к сердцу
прижимает.
И еще ни о чем не ведая,
слышит Нинка:
«Ох, кровиночка моя бедная!
Сиротинка!»
1969
2. Анжеле Дэвис
Разделили люди воду:
это нам, а это — вам,
разделили люди воздух,
раскроили по кускам.
Но летят стрижи и чайки,
как хотят, туда-сюда,
проплывают рыбок стайки, —
знать не знают, чья вода.
Разделили люди землю,
провели по ней черту.
Возле той черты не друмлют:
мы — по эту, вы — по ту.
Но черту ежи и рыси
пробегают на заре,
пролетаю чьи-то мысли
в виде точек и тире.
По пристрелянному полю,
невзирая на пароль,
чтобы
стать
всеобщей болью,
проползает
чья-та боль.
1971
3. Мы от весенней неуютности,
от буйства красок устаём.
Мы устаём гостить у юности сидеть за праздничным столом.
И мы
из праздника
уходим, —
пусть будет всё, как у людей, —
и к будням суженых уводим,
лишаем
неба
- лебедей.
И мы тускнеем постепенно,
как без короны короли.
Годами держимся степенно
мы обретённой колеи,
кичимся мудростью уставших, мир увидавших без прикрас
и цену глупостям познавших…
Но
жизнь — она сильнее нас
и
приобщая к яркой боли,
к Любви
выносит нас опять,
как
погибающего в море — вновь
на поверхность - подышать.
1966
4. Мы так давно не видались!
Я этой встречи боялась,
и, от тебя заслоняясь,
я понастроила стен:
стены — из зимней разлуки,
стены — из летней печали,
башни — из дней ожиданья,
из самолюбия — шпили,
гордости флаги — на башнях.
Прежде была беззащитной,
ныне укрыта я в замке, —
словно средневековье!
Вот мы и встретились снова!
Что же ты медлишь, мой рыцарь?
Разве меня этот замок не выдаёт с головою?!
1975
5. Ворониха учила сына:
«Как жениться, бери ворону,
Мол, вороны-то — домовиты…»
Ворониху сын не послушал,
Мол, вороны — они растрепы.
Присмотрел себе соколиху.
У нее соколиные очи,
У нее соколиное сердце,
У нее соколиные крылья!
Голова у ворона — кругом,
Позабыл, что у соколихи
Соколиные и повадки.
Соколиха стала женою:
Как стемнеет — в гнездо садится,
Рассветет — улетает к солнцу.
День живут — соколиха в небе,
Два живут — соколиха в небе,
Три живут — соколиха в небе…
Осмотрелся в обиде ворон:
У соседей в женах — вороны,
А вороны-то домовиты!
Начал ворон тогда ворону
Из своей соколихи делать,
Чтобы сиднем сидела дома.
Соколиные выел очи,
Соколиное вынул сердце,
Соколиные вырвал крылья.
Нацепил ей вороньи перья,
Поглядел на нее и… бросил.
Улетел искать соколиху.
1968