На детской площадке стоит домик. Метровая избушка на курьих ножках. В ней всегда толпится много детей, потому что внутри — просторно и сказочно: резные окошечки, таинственный чердак.
Дочка Катюня немедленно ломится туда, в самую гущу веселья, бесстрашно ползет вверх по лестнице.
Я, естественно, ползу за ней.
В итоге оказываюсь в эпицентре детства. Сижу в ней на корточках. Рядом скачут дети всех возрастов — от трех лет до учеников начальной школы.
Три мальчика едят попкорн у окошка, хохочут, болтают. Две девочки смотрят мультик на телефоне. Малышня играет в куклы. Еще два мальчика ругаются из-за робота. Девочка в смешной шапке поет песенку про облака. Какофония…
— А что у нее на голове? — вдруг спрашивает мальчик, перемазанный мороженым, показывая на Катюню. На ее речевые процессоры от кохлеарной имплантации. Лакомство он съел, но личико не вытер.
— Это ее ушки. Без них она не слышит.
— А почему?
— Она заболела и потеряла слух из-за болезни. Ей не повезло.
— Вообще ничего не слышит? Даже если орать в уши?
— Вообще ничего.
— А почему эти штуки не падают с головы?
— Потому что под кожу вшиты магниты. Они и держат.
— Ей делали операцию?
Я замечаю, что наш диалог слушают все. Мальчишки перестали хрустеть попкорном, девчонки выключили мульт, больше никто не дерется из-за робота и даже песня про облака — белогривые лошаааадки — внезапно закончилась.
— Да, ей делали операцию.
— Ей резали голову?
— Ну, скажем так, ей под кожу вживляли специальный прибор, который помогает ей слышать.
— Ей было больно?
— Во время операции нет. Операция делается под наркозом, и это не больно.
— А мне аппендицит вырезали. Меня рвало три дня после операции.
— Это да. Самое сложное — отходить от наркоза. Ну и потом уколы всякие. Поэтому лучше не болейте.
Дети молчат. Слушают внимательно. Мне даже неловко, будто я погасила веселье, но есть и другая сторона.
Я благодарна детям за их прямоту и честность.
Это лучше, чем косые взгляды взрослых.
Иногда мне хочется подойти к такому взрослому человеку и сказать: хотите, я вам все объясню?
— А ей скоро это снимут? — спрашивает мальчик с роботом.
— Нет. Это теперь навсегда.
— Навсегда-навсегда? Даже когда вырастет и станет взрослой?
— Да. Она снимает их только на ночь. И спит глухая.
— А зачем на ночь снимать? — спрашивает девочка, которая показывала мультик на своем гаджете.
— Ну ты же заряжаешь свой телефон. Вот и ее приборы нуждаются в зарядке. А так как днем она всегда в них, ночью приходится заряжать.
— А она плакала? Ну, тогда, после операции? — тихо спрашивает девочка, которая пела. — После наркоза?
— Да. Она плакала.
Я не хочу врать. Дети молчат. Смотрят на Катюню. Сочувствуют. И вдруг мальчик у окошка протягивает ей свой попкорн. И второй. И третий. Третий мальчик трогательно так отобрал самые вкусные лопнувшие зернышки. Поющая девочка торопливо достает из кармана конфету. Еще одна девчушка отдает куклу. Мальчик с роботом протягивает ей робота. Катюня растерялась, смотрит на меня.
— Бери, — разрешаю я.
Это такой трогательный урок добра, что у меня накатывают слезы. Катюня осторожно берет зернышко попкорна и кладет его в рот.
— Спасибо, ребята. Вы все очень добрые. Это так здорово!
— Ой, а я съел мороженое… — расстроился перемазанный мальчик. — А если бы не съел, я бы дал откусить… А может быть, и все бы отдал…
Я улыбаюсь сквозь слезы.
— Знаете, если бы она умела говорить, она бы обязательно сказала спасибо…
Катюня с роботом и куклой в руках поворачивается ко мне и улыбается ртом, набитым попкорном. Я прыскаю. Это очень смешно. Я рада, что ей предстоит взрослеть среди таких небезразличных детей.