Гоманюк был плохим человеком. Таким плохим, что и по имени его никто не знал.
Раньше, когда он счетоводом работал, то подписывался как Гоманюк А.П. А что за А.П., такое никому не известно было. Да и не интересовался никто. Может Андрей Петрович, а может и Алексей Павлович, а может и вовсе Аристарх Прохорович. Кто его разберет? Звали все его товарищ Гоманюк, и все дела.
Правда, какой он товарищ? Оказалось потом, что и не товарищ он вовсе, а совсем наоборот. Дрянь человек, одно слово, плохой.
Жил Гоманюк с подселением. На Октябрьской улице рядом с водокачкой в тридцать пятом году двухэтажные бараки перестроили.
Провели водопровод даже. Правда, по нужде ходили во двор, но у многих тогда и такого не было. Вот и подселили к Гоманюку, который в этих бараках еще до перестройки жил, семью. Ну, как семью? Половину семьи, можно сказать. Учительницу из мужской начальной школы по фамилии Файнштейн и ее дочку Раечку.
Были они погорельцами, глава семейства их, железнодорожный инженер, погиб во время пожара, а учительницу и дочку подселили в отремонтированные бараки. К Гоманюку стало быть. В квартиру на первом этаже, если стоять лицом к входу, сразу налево.
Гоманюк с учительницей почти не общался. На кухню выходил, только когда ни ее, ни дочки там не было. А через неделю в коридор собственный шкаф поставил, чтобы свои вещи отдельно хранить. Такой уж человек был этот Гоманюк. Плохой. Единоличник. Надо было ему, чтобы непременно свой шкаф видите ли.
Он вообще мало с кем общался, исключительно по работе. Друзей не водил, разве что к Володьке Пахомову иногда за самогоном ходил. Ну, так к нему весь поселок за этим делом бегал, ничего удивительного.
Так и жили бы. Ну, Гоманюк и все. Так себе человек. Беспартийный. Да только война все на место расставила. Показала, так сказать, сущность. Сорвала маски. Увидели, какой Гоманюк на самом деле.
Немцы в Гордеевку пришли в начале августа. Торжественно въехали, как на параде, несколько танков, грузовики и даже черный легковой автомобиль.
Заняли они здание поселкового совета, конечно. Оно в самом центре находится, рядом с церковью и отделением почты.
В тот же день расстреляли десяток местных коммунистов и человек пятьдесят евреев. Больше в Гордеевке никого расстреливать было некого.
Вот и остался, понятное дело, Гоманюк один. Учительницу с дочкой жалко, конечно, но и других евреев не меньше жаль.
В первый день, разумеется, всех евреев не выловили. Потому еще месяц, не меньше, выявляли их по наводке местного населения. Были и такие сволочи, что греха таить.
А Гоманюк, кстати, первой сволочью и оказался. Потому как записался, ни много ни мало, в полицаи. Форму надел серую, ружье получил, аусвайс. Вместе с такими же гадами, Петькой Ващуком и Ленькой Головкиным, патрулировали они по ночам Гордеевку, контролировали выполнение комендантского часа. Ленька однажды бабе Дуне ногу прострелил за то, что она поздно вечером к соседке за березовыми почками пошла, хотела отвар сделать, уж больно животом маялась.
В основном, конечно, они по ночам самогон пили да буянили. К охране важных объектов их не допускали. Даже немцам понятно было, что такие, как Гоманюк, люди дрянные и никуда не годные.
Но кормили их хорошо, пайку они получали немецкую. За нее-то небось, выродки, и продались. Гоманюк даже все съесть сам не мог, домой таскал хлеб и жестяные банки с тушенкой.
И как все в него только вмещалось? Голодно тогда было, особенно не зажируешь. Летом куда ни шло, огород есть, кое-как держались. А зимой трудно было. Скот, который немцы не угнали, почти весь съели. А эти гады жрали на убой. Ну, да нормальному человеку эта жратва поперек горла встала бы. Да разве же Гоманюк нормальный? Сволочь продажная, вот он кто. Плохой человек, никудышный.
Ну, да не долго музыка играла. В сентябре сорок третьего наши Гордеевку от фашистов освободили.
Выбили немцев за полдня, те бежали так, что даже автомобиль свой легковой оставили. Хороший, между прочим. Его потом наш артиллерийский майор распорядился в тыл отправить.
Петьку Ващука и Леньку Головкина сразу шлепнули. И правильно сделали. Никто о них и не жалел. Собаке собачья смерть. Жаль только мамашу Ленькину, она до войны в передовиках ходила, даже в Москву ездила, а после того, как Ленька ее к немцам пошел, слегла да померла вскоре.
А вот Гоманюка сразу и не нашли. Как сквозь землю провалился.
Зато через два дня его тепленьким у его же барака и поймали.
Ему бы, дураку, в бега податься, а он домой пробирался с сумкой из- под немецкого противогаза в руке. Думали, что документы там какие-нибудь важные, а оказалось тушенка и хлеб. Все никак нажраться не мог, гнида.
Гоманюка по закону военного времени тут же у бараков и расстреляли, чего долго с предателями церемониться? Тем более человек он плохой. Никуда не годный человек-то.
Правда, потом выяснились такие обстоятельства, что и не понятно стало, совсем ли пропащий человек был Гоманюк этот или нет, не слишком пропащий… Как бы объяснить попроще…
Одним словом,. когда в квартиру Гоманюка зашли, то в полу под половицей обнаружили крышку погреба. А в погребе том вполне себе живая и невредимая учительница Файнштейн. Ну, та, которая из мужской начальной школы. И дочка ее Раечка. Худые, бледные страсть, но живые. Их, оказалось, там Гоманюк все это время прятал. А жратву немецкую им носил. И даже лампу керосиновую оборудовал.
Вот такие дела. Конечно, Гоманюк плохой человек был. Полицай. Дрянь человечишко. Однако вот как получилось, теперь уж и не понятно, что и думать.
А звали его Александр Пантелеймонович. Это уже потом узнали. Ну, да какая разница? Гоманюк и есть Гоманюк. Так себе человек. Не понятный.