Ледяной, февральский ветер выдул последнее тепло в доме. Переборов цепкую полудрёму, Лида поднялась. Набросила толстый свитер и поспешила к печке. Поленья давно перегорели, алый отсвет пепла едва заметно тлел.
Лида с тревогой заглянула в соседнюю комнату. Тихое, мерное посапывание, немного успокоило. Два сыночка и лапочка дочка. Из-под ватных, толстых одеял виднелись только взлохмаченные, тёмные волосики.
Оставшиеся коряги не подходили для растопки. Поплотнее укутавшись шерстяным платком, женщина открыла дверь. Снежный вихрь обжег лицо, заставляя прикрыть глаза. Наметенные за ночь сугробы засыпали вход в дровяник.
Переведя дух, Лида опустила на пол охапку поленьев. Окоченевшие от тяжёлой лопаты пальцы, отказывались слушаться. Всё же огонек затрещал в печи, приятный смолистый запах наполнил избу.
Лида осторожно присела возле сына, поправляя одеяло. За окном тёмное небо сменял бледно-розовый, зимний рассвет. Новый день. Скоро гудок завода оповестит о начале трудовой смены. Усталость, бесконечная рутина острой нитью сдавили сердце. Непослушные, горячие слёзы покатились по лицу. Выплескивая горечь одинокой, женской после военной судьбы. Лида гладила мягкие волосики, которые придавали сил. А перед взглядом мелькали картинки, возвращая в далекое детство…
Лучистое, яркое солнце переливалось в безоблачном небе. Зеленая трава доходила до пояса.
— Уже немного осталось, потерпи! — пытаясь успокоить, Лида сжемала пухленькую ручку братика. На его зарёванном личике виднелись остатки сладкой, как тогда казалось, акации. Братишка мужественно делал несколько шагов, но путаясь в высокой траве, спотыкался и падал. Не выдержав, Лида взяла кроху на руки. Хотя Паша, как тростинка худенький, всё же ноша для семилетьней Лиды была непосильной. А ещё заветный узелок, одна мысль потерять который, бросала в холодный пот. Где-то высоко-высоко пел жаворонок. Как же красиво. Лида перевела дыхание, опустив Пашу в клевер.
Открыв ляду погреба, дети оказались в темноте, только слабая лучина чуть заметно тлела над самодельной, деревянной кроватью. Спертый, тяжёлый воздух. Девочка, с невольным страхом, наклонилась к матери.
— Вот молоко, — прошептала, развязывая узелочек. — А здесь…
Протяжный вой заглушил слова. Земля задрожала от разорвавшейся мины. Паша тихо заплакал прижимаясь к сестре. Совсем рядом послышались невнятные, глухие голоса.
Лида осторожно приподняла ляду, но кроме краюшка неба ничего увидеть не смогла. Вдруг чьи-то руки резко подняли девочку вверх.
— Мама, немцы, спасайтесь! — полный ужаса вырвался крик из груди Лиды.
— Тише, глупенькая, тише! — молодой солдат крепко прижал девчушку к себе. — Я же свой! Русский!
Лида неотрывно смотрела в холодное, морозное утро, на далёкие купола полуразрушенной часовни, потом едва слышно прошептала:
— Спасибо, Боже, за дарованный новый день.