Семёнов протяжно выл на Луну.
Не как человек, конечно. А как большой рыжий пёс, в которого Семёнов превращался в период полнолуния или большой душевной хандры. Потому что был Семёнов обычным питерским оборотнем.
В принципе, жизнь Семёнова устраивала. Да, в первые недели после укуса пьяного художника в Сапёрном переулке было тяжело (ну, есть такой вид лохматых художников — там сразу не поймёшь, он сейчас пёс или человек). Блохи, острое желание догнать ворону, всё такое. Но человек, как известно, та ещё сволота — ко всему привыкает. Семёнов завёл две аптечки с лекарствами из ветаптеки и поликлиники, накупил себе-псу ливерки и брал на время полной луны отпуск за свой счёт. Он даже привык к своему четвероногому альтер-эго — худому зверюге с всклокоченной шерстью, кривыми лапами и огромными, какими-то ослиными ушами, порванными в драке с отмороженным ротвейлером из соседнего подъезда. Надо признать, Семёнов-пёс был страшенной дворнягой, но его друг Землянский, брат по оборотневу несчастью, утешал его: ты, мол, не дворняга, а мультипородный пёс.
И всё у Семёнова было хорошо, пока он не втюрился по человеческие уши в Веру. Вера жила в соседнем доме, ездила на горчичном «Матиссе» и была единственной на белом свете. Семёнов пугливо наблюдал из-за водосточной трубы, как по вечерам из машины появлялась самая красивая в мире лодыжка, потом острое как копьё и самое прекрасное в Галактике колено, вселенской красоты бедро. Пакет из «Магнита» давал возможность ненадолго подышать, но за ним выплывала остальная Вера. И, пока она скрупулёзно проверяла все дверцы и медленно плыла к подъезду, по пути выуживая из сумочки ключи, Семёнов умирал от любви и кислородного голодания.
Проблема была в том, что Вера решительно не замечала Семёнова-человека, когда он якобы случайно проходил мимо, курил у подъезда или выбрасывал пустой пакет с мусором. Однажды Семёнов набрался храбрости (спонсоры — май и 400 грамм портвейна) и, трезвея с каждым шагом, подошёл к Вере с предложением выпить кофе. Вера посмотрела сквозь него (разумеется, лучшими на свете глазами), буркнула что-то отталкивающее и сквозь же него удалилась в дом. Семёнов очень страдал и на следующий день с жёсткого сплину обратился на целую неделю. Валяясь псом в тёплой весенней луже, он не заметил, как к нему подошла Вера, вышедшая покурить тонкую дамскую сигаретку.
— Какой хороооошенький пёёёёёсик! — сюсюкнула Вера, обдав Семёнова лёгким ароматом «Мартини» и резкой вонью отечественного сыра. Обомлевший Семёнов уставился на женщину и прижал уши.
— Плохо нам, да? — Вера погладила Семёнова по голове. Семёнов задрожал.
— Я люблю Вас! — выпалил Семёнов и чуть не упал в обморок.
— Мы скулииииим! — продолжала Вера, не понимая собачьего языка, — Мне тоже не айс, дорогой…
И, выпустив тонкую струйку ментолового дыма, Вера стала жаловаться Семёнову на судьбу. Она что-то говорила про работу, какого-то Андрея, который очень хороший, но не хочет детей и вообще он козёл, потому что скорее всего женат, ну и пусть, и всё сложно, и завтра она начнёт бегать и вообще изменит свою жизнь, и…
Семёнов пропускал её слова мимо своих ослиных ушей, и смотрел на неё, потому что она смотрела на него, а не сквозь, и чесала ему грязное пузо своими тонкими пальцами — самыми восхитительными пальцами на Земле…
…С тех пор Семёнов-пёс верно ждал её у подъезда каждый вечер, и она выходила к нему с кружкой кофе, усаживалась на ступеньки, закуривала ментол и говорила, говорила, говорила, поглаживая его по загривку. А утром снова и снова смотрела сквозь него, сквозь Семёнова-человека.
Поэтому Семёнов каждую ночь протяжно выл на Луну.
— Это просто невыносимо! — жаловался он Землянскому в чебуречной.
— Мда. Если баба записала тебя в друзья — всё, пиши пропало. — Философствовал Землянский, жадно слизывая с пальцев чебуречный сок.
— И что мне делать?! — поморщившись от полста, возопил Семёнов.
— Замути с собакой.
— Ага. Может, мне её ещё… того? — съязвил Семёнов.
— Может, — серьёзно ответил Землянский.
— Землянский, ты с дуба рухнул?! Изврат поганый!
— Ничего я не изврат! Слушай. Я ж тебе не как человеку предлагаю, а как псу. Мы такой вид — для нас это совершенно нормально.
— Я не буду трахать собаку!!!
— Тише ты… Жанночка, обнови-ка графин!
…
… — Землянский… Дажжже если бы я согласи… Ну какой я кобель?! Тебе хорошо — ты в лабрадора превращаешься… Шерстинка к шерстинке… А я… Дворовое уёби…
— Ты мультипородистый…
— Не начинаааааааай, я тебя прошу…
— Так! Короче. Щассс быстро за углом обернёмся — и пулей в Михайловский. Там такая сучка околачивается — закачаешься. Бомжи Альмой зовут.
— Я никуда не пойду!
— Жанночка!
…
«Это какой-то бред. Фантасмагория» — думал Семёнов-пёс, шаткой рысцой направляясь за лабрадором-Землянским по тропинке Михайловского сада. Землянский остановился и принюхался.
— Вон она.
На ступеньках Инженерного замка возлежала Альма — ослепительно белая лайка с большими голубыми глазами. Альма с интересом смотрела в их сторону. «По-моему, меня развезло», подумал Семёнов, потому что она ему явно нравилась. Семёнов испугался.
— Не дрейфь, брат, природа возьмёт своё. — Бодро рыкнул Землянский. — Подойдём.
Альма лениво привстала и помахала подошедшим кобелям хвостом.
— Понюхай ей зад, — сквозь клыки буркнул Землянский.
— Я не буду…
— Нюхай!
Семёнов собрался и было потянулся к филейным частям Альмы, как вдруг встал как вкопанный. Он увидел взгляд Альмы. Она смотрела сквозь него. На Землянского. Альма прошла сквозь Семёнова, понюхала землянскую задницу и ткнула его носом в направлении кустов. Землянский лизнул её, косясь на Семёнова довольно и виновато одновременно. Он в любом виде был гусар. Семёнов завыл на солнце.
…Выйдя из запоя и стерев из телефона номер Землянского, Семёнов-человек наконец-то вышел на улицу. И тут же спрятался за водосточную трубу — у подъезда парковалась Вера. И уже тем же вечером она, почёсывая пузо довольного рыжего пса, рассуждала об идиотке из бухгалтерии, просто тупице, которую непонятно как (хотя поняяяяяяятно) взяли на работу. Когда, немного поревев, Вера ушла, Семёнов обернулся в человека и побрёл к дому. Во тьме рядом с мусорным баком копошилось что-то белое. Это была Альма. Откуда она взялась, было совершенно непонятно.
— Эй, проститутка! — позвал её Семёнов. Альма обернулась и подошла к нему, заискивающе заглядывая в глаза. Смотрела не сквозь — значит не узнала, понял Семёнов.
— Жди здесь, вынесу тебе ливерки.
Накормив бабу Землянского, Семёнов устало сел на ступеньки и закурил. Альма благодарно легла рядом.
— Вот скажи мне, — бурчал Семёнов, поглаживая собаку, — что мне делать? Люблю её — мочи нет просто. Может, цветов ей купить? Роз. Да? Штук пять. Мало, думаешь? Ну может быть…
И с тех пор зажил Семёнов по странному графику. Каждый вечер псом выслушивал Веру, а потом человеком жаловался прибившейся Альме. Во всех мирах он был женщинам лишь другом. И это было его проклятие.
Если вы женщина или собака — заберите себе Семёнова. Он хороший. Выпивает иногда, но так-то нормальный мужик. Однолюб, да и с квартирой. Его отмыть во всех видах, причесать, заставить костюм купить — цены ему не будет. Рядом с женщиной расцветёт он. И выть перестанет. Да и проклятие снимет, точно вам говорю.