«- Знаете, что самое страшное в старении?
— Что?
— Ты становишься невидимым. Пока ты молод, ты что-то из себя представляешь, ты красив, уродлив, силен, привлекателен, страшен, сексуален… с возрастом все это проходит. Ты становишься очередным стариком в поношенном пиджачке. Ты становишься невидимым. Прозрачным…
— А я обратила на вас внимание, как только вошла в комнату…»
© «Чисто английские убийства»

Это так. Единственной индивидуальной чертой для бабушек и дедушек становится возраст. Обратите внимание, о стариках не говорят: он — инженер, или она — бухгалтер. Говорят — ему 76, а ей уже под 80…
После достижения определенного возраста, количество людей, которые могут знать пожилого человека, знать, кем он был, что он умеет, что любит, как живет, резко сокращается. Его друзья, коллеги, или умерли, или стали почти неподвижны. Они выходят из дому лишь в ближайший магазин и перестают пересекаться друг с другом.
Дети со своим кругом приятелей ушли жить в отдельный дом через полгорода и любят «предков» только по мобиле. Стариковский подъезд неумолимо заполняется новыми соседями. Да и в магазине знакомых продавщиц уже не осталось.
Новое окружение во дворе знает о пожилых только номер квартиры и возраст. Два числа. Кому интересны числа? В лучшем случае помогут донести сумку и поставят ее возле двери. А что происходит за дверью, кому оно надо.
Старики — это безымянный мир.
Мы часто не понимаем какой вакуум постепенно окружает наших стареющих пап и мам. Не понимаем, почему мама 5 раз в день звонит по телефону нам на работу и здорово мешает. Почему папа требует отчета о вещах, которые его совершенно не касаются… Старики просто хотят, чтобы был кто-то, кто узнает их по голосу. Вот и звонят, боясь потерять и эту ниточку. Спешат воспользоваться, пока она не оборвалась…
Я пацаном жил в большом доме. У нас в каждом подъезде была своя «бабушка». Нет, бабушка была чья-то, но весь подъезд пользовался ее бабушкиными услугами. Ей оставляли ключи для малолеток, которые возвращались из школы, когда родители еще на работе. Ключи клали на ее фанерный стол в коридоре. Клали на него записки с домашним ЦУ для передачи детям. Ведь дети вечно все забывают (домашние телефоны были не у всех). Бабушка большими буквами выводила на клочке бумаги номерки для связок ключей и тщательно их раскладывала на том же фанерном столе.
Отдавала она их всегда с напутствием. Моему другу, худому как авторучка, вечно напоминала: «Смотри, пообедай!». Она говорила «пабедай». Мне же строго приказывала, сразу, как приду домой, переодеть школьную форму, а в полтретьего «идти на баян». Я учился в музыкальной студии играть на аккордеоне. Она знала о нас больше, чем знали наши родители. И вечером давала им отчет. У такого-то оторвалась пуговица, этот пришел домой без портфеля, а тот «все время кахикает».
Бабушка жила на втором этаже. Мы летом, чтобы не подниматься к себе, часто забегали к ней со двора, — Дайте попить! — И бабушка деловито выносила нам полную эмалированную кружку вкусной водопроводной воды.
А потом мы повзрослели. Родители уже не боялись, что мы потеряем ключи в школе и давали их с собой. Мы научились сами готовить обеды. Бабушка в подъезде стала не нужна. Поэтому мы совсем не заметили, как она исчезла.
А сейчас я подумал, что даже не знал, как ее звали.