Но я скажу: «Наивный пыл — не срам!»
Дай Бог, жила бы простота святая.
И я, тома премудрые листая,
за детский смех пречистый их отдам.

Я был стократ счастливее тогда,
легко любя и ласточку, и змея.
Но я вернуть ту радость не сумею,
затем и не кляну свои года.

Но выдумка, что жизнь есть некий путь,
мне кажется насмешкой и проказой…
И ты приснись мне, мальчик синеглазый,
ещё хотя бы раз. Когда-нибудь…

* * *

И вот, нарисованы розовым мэйлом,
на сером асфальте взойдя поутру,
цветы мои радостны, в общем и в целом,
покуда я жив. И пока не умру.

Но даже потом, когда звери гудрона
уже без меня утомятся дрожать
под ливнем зимы, я вернусь потаённо
к тебе, голубиных дворов благодать.

К тебе моя жизнь — ощутить ещё чутче
вишнёвые грешные губы твои.
… показать весь текст …

* * *

Ты молода и странно хороша,
ты вспыхнула мне искрой в Вифлееме.
Но вот уже не стоит ни гроша
звенящих клятв мятущееся время.

Там, на золе уставшего огня,
то ящерицы греются, то змеи.
Наверное, ты не простишь меня.
Но, слава Богу, я прощать умею…

Рай разнотравья, шлакоблочный ад. -
Лети, душа, по скорбному маршруту,
где в летней тьме колышет мышь мышат,
где инь и янь вдыхают мяту-руту,

пока ночная тишина стоит
в молитвенном пространстве, чёрно-влажном.
Уходит жизнь. Но Бог — не фаворит
в её контексте, грубом и продажном.

В её формате красных фонарей,
желтушных дач из стали и бетона
никто не станет ни к кому добрей
и не поймёт тревоги обертона,
… показать весь текст …

Зазывы утиного кряка
слышны далеко над водой,
и ящериц ловит собака,
прибрежной шурша лебедой.
Завидую — как беспечален
стареющий трёпаный пёс.
И даром, что хвост измочален,
и розовый шрам не зарос.

И даром, что умную морду
корёжит у губ седина,
что костью хребтовою твёрдой
уже не хрустит старина.
И даром — репейное поле,
… показать весь текст …