Тост за успех предприятия не заставил себя ждать. Приятели чокнулись сначала тяжелыми хрустальными рюмками, затем, заговорщицки перемигнувшись, подостывшими уже мясными пирожками, и отправились на балкон перекурить это дело.

— И все-таки я не понимаю… — чуть смущенно проговорил Владимир Петрович, медленно выпуская струйку дыма прямо в забрызганное звездами небо. — Ну напишет он песню… И что? Споют, да и забудут. Феклухе то от этого какая польза?

— Баранов… — Константин Николаевич скорчил страдальческую физиономию и покачал головой, но очередную шуточку, готовую слететь с языка, отпускать не стал.

Владимир Петрович вздохнул и развел руками.

— «Олеся, Олеся, Оле-е-ся. Так птицы кричат…» — негромко пропел вдруг Волков, прислушиваясь к обрывкам мелодии, доносимых легким майским ветерком из соседнего караоке-бара. — А знаешь, меня чуть Олесем не назвали.

— Да ну тебя!

— Нет, серьезно! — Константин Николаевич затушил бычок и повернувшись, оперся локтями на балконные перила. — Моя маман, видишь ли, девочку ждала — ей цыганка какая-то нагадала. Шмотки все розовые понакупала — чепчики там, костюмчики, коляску тоже… И имечко дочурке выбрала — Олеся. «Сябры» уж больно ей нравились. А песня про Олесю из Полесья — так это ж мега-хит тогда был! А тут — я! Прикинь? Но матушка моя сдаваться не собиралась: — «Не Олеся, так Олесь!» — говорит. Однако ж батя вовремя смекнул, что споры-уговоры ее только раздраконят. Прихватив коробку конфет подороже, по тихой смотался в ЗАГС, и самолично получил свидетельство о моем рождении. Маман его чуть не грохнула потом, зато я стал обладателем славного имени Константин, а не дурацким Олесем.

— Олесь… В розовой колясочке и кружавчиках… — заржал Владимир Петрович, представив капитана Волкова в кружевном чепчике с рюшечками и бантиками.

_ Ну почему? Коляску обменяли по знакомству. А вещички — это да. Часть женского гардероба нашивал во младенчестве… — Константин Николаевич улыбнулся. — Ну да фотки все равно черно-белые…

Отсмеявшись, друзья вернулись в комнату и Константин Николаевич засобирался — завтра с утра ему предстояло окунуться с головой в рабочую круговерть.

— Давай на посошок, — сказал он, вызывая такси. — Эх, жаль, Веруню твою не увидел!

— Ну, может до рейса заскочишь еще? У нее командировка вот-вот закончится.

— Вряд ли, — помрачнел Волков. — Дел по горло, команду новую набирать… Теперь уж только в сентябре.

Друзья вышли в прихожую, из дверей кухни выглянула Тамара Сергеевна:

— Уходишь уже, Костенька?

— Пора, Тамара Сергеевна! Спасибо за угощение! Давненько вкусноты такой не едал домашней, — он наклонился и благодарно чмокнул Владимирову тёщу в румяную щечку.

— Жениться тебе давно уж пора, Константин! — с напускной строгостью сказала Тамара Сергеевна. — Все по морям, по волнам, а своей пристани-то и нету. Старый, лысый — кому потом нужен будешь?

— На русалке женюсь. Им без разницы, лысый — не лысый…

— Шутишь все…- посетовала Тамара Сергеевна, закрывая входную дверь. — Ой, подожди! Сумку! Сумку забыл!

Она схватила плотный бумажный пакет, стоящий под вешалкой, и выскочила за мужчинами на лестницу.

— Вот я болван! — хлопнул себя по лбу Константин Николаевич. — Это ж подарок для Феклы! Специально выбирал.

Он вытащил из пакета большую розовую коробку с изящной куклой внутри, утопающей в богатых кружевах шикарного черного платья.

— Жениться! — пухлый пальчик Тамары Сергеевны легонько постучал по широкому лбу морского волка. — Совсем за временем не следишь.

— Черт! — с досадой произнес Константин Николаевич, поняв свою оплошность. — Вроде ж недавно совсем малышкой была…

— Давай, уж! Какая красавица! — Тамара Сергеевна полюбовалась куклой и прижала коробку к своей необъятной груди. — Пусть в серванте стоит.