Если наши гуру-мошенники добивались таинственной мрачности, проводя нас по сумрачным лабиринтам полуподвальных коридоров, то это им вполне удалось. Даже у меня от этих естественных коммуникационных декораций с бесконечными трубами и столь же бесконечными пучками проводов, причудливо переплетёнными в длинные косы, начинали шевелиться волосы на спине, да и не только на спине. Чего уж говорить о более впечатлительных особях нашей свеже сектантской группы.
— Эх, мужики! Не захотели со мной холодное пиво пить. Теперь придётся пить тёплую кровь и бить в бубен.
— Чувак, ты только не пойми неправильно, — повернулся я к плетущемуся за мной очкарику, — я лично против тебя ничего не имею, но по всем законам драматического жанра, первым в бубен обычно бьют таким, как ты.
Очкарик вздрогнул и поспешил спрятаться от меня за спину профессора. Старик укоризненно зыркнул подслеповатыми глазами, но промолчал.
— Кстати, — подмигнул я ему, — если кое-кто решил позариться на мой кошелёк, то спешу сообщить, у меня там лишь пять баксов. Не стоит ради них подписываться на мокруху и портить себе карму.
— Молодой человек, — произнёс с ехидной ухмылкой профессор, — вы даже не представляете на каком пороге грандиозного для себя открытия сейчас стоите. После этого вся ваша жизнь изменится навсегда. Я даже вам чуточку завидую.
* * *
После получасовых блужданий нас, наконец-то, завели в большое, светлое помещение, где на полу в несколько рядов располагались белые пластиковые тумбы — постаменты. Каждого попросили встать напротив одной из них. После чего профессор, чуть ли не торжественно пафосным тоном, произнёс:
— Ну вот, господа, вы и готовы сделать первый шаг к познанию великого таинства вуду-косметологии. Мы не будем тут бить в бубен и лить кровь жертвенных кур, как того от нас ожидали некоторые скептически настроенные товарищи. Нет, сейчас от нас этого мракобесия не требуется. Двадцать первый век, господа. Всё древнее и магическое легко совмещается с достижениями современных технологий.
— Перед вами, — продолжал старик, — три дэ принтеры, на которых мы и распечатаем глиняные модели ваших прекрасных и разлюбезных половинок. Куклы вуду, так сказать. Работая с которыми в дальнейшем, мы и постараемся достичь совершенства их оригиналов. Но чтобы это сделать, для начала достаньте фотографии ваших супружниц с минимальным количеством одежды на теле, которые, надеюсь, вы припасли заранее, если внимательно прочли пригласительные буклеты. Все достали? А теперь вставьте эти фото в ячейку сканера…
— Вот те раз, какие фотографии? — озадачился я. — Я то попал на этот шабаш случайно, а потому буклеты в глаза не видел.
Тут же рядом нарисовалась Алиса с вопросом:
— Что? Так уж и ни одной фотографии супруги?
— Нет, любезная, — пошлёпал я себя по карманам, — не имею такой привычки без нужды хранить при себе её святой образ. Он итак навеки в моём сердце, а не в бумажнике… Кстати, а Авраам Линкольн в качестве три дэ модели не подойдёт. Если его поставить вполоборота, слегка нагнуть и чуток растрепать чёлку, то точь-в-точь получится фигура моей благоверной…
— А в телефоне? — прервала мой язвительный монолог Алиса.
— В телефоне! — хлопнул я себя по лбу. — Вот я растяпа. Ну конечно в телефоне. Как я мог забыть? Есть у меня одна фотка.
* * *
— Это ваша жена? — слегка удивлённо произнесла Алиса.
— Ну да, — кивнул я, — она любимая, моя Тома. Простая русская баба в чистом поле, с мешком картошки за спиной и с лопатой в руке. Эх… — прям такая патриотическая гордость распирала. Как там у Некрасова: «и в избу с конём, и в поле с лопатой!» Такой момент, такой момент! Даже хотелось пустить скупую мужскую слезу… Хотелось, очень хотелось… Но не пустил!
— И это называется с минимумом одежды?
— Да, — закивал я ещё сильней, — даже не сомневайтесь. Могу клятвенно заверить, что фуфайка у неё надета исключительно на босу ногу.
— Ну, не знаю, — пожала плечами Алиса. — Если другой фотографии нет, то можно и эту попробовать. Лицо здесь хорошо видно, а всю недостающую информацию, если потребуется, компьютер догрузит из социальных сетей.
— Из социальных сетей? Ха-ха, — не смог сдержать я смех, — скажете тоже, Тома и соцсети, да ещё и фотки с минимумом одежды. Ха-ха, ещё раз. Да никогда… Или… — вдруг осёкся я. Улыбка медленно сползла с лица. — …или я о ней чего-то не знаю?
Алиса помогла загрузить фотографию в сканер. Глупая железяка проглотив столь потрясающий образ моей Томы, тут же зависла в томительной паузе на неопределённое время. Минута, другая — ничего не происходит. Пластиковая табуретка всё так же хранила молчание.
— Сломалась, наверное, не выдержала такого совершенства, — почесал я в задумчивости затылок. — Ничего не поделаешь.
Чтобы хоть как-то занять себя, стал разглядывать соседские постаменты. А там уже вовсю кипела работа. Принтеры жужжали, цедя из своих недр по каплям сероватую глину. И не прошло и получаса, как помещение заполнилось несколькими десятками разнокалиберных обнажённых женских тел.
Нет, я хоть и не считаю себя прям знатоком сексофизиологии, и может не разбираюсь в современных стандартах красоты, но могу сказать точно и уверенно, что мужики просто зажрались, если видят в своих жёнах какой-то изъян. Да половине оригиналов этих скульптурных копий я бы легко засадил, даже не задумываясь и не прибегая к концентрированным алкогольным допингам. А на другую половину для разгона чувств потратил бы, наверное, лишь пару бутылок светлого. Но возможно, мой критический порыв объяснялся простой народной мудростью: «В чужих глазах и жинка краше, в чужих руках и хрен твердей».
Впрочем, у каждой мудрости есть своё исключение. В этом я убедился, поглядывая на постамент очкарика. Там дела шли явно туговато. Принтер перегревался, работая на пределе своих возможностей, но всё равно, из той глиняной массы, что легко бы уложилась в среднестатистическую фигурку, здесь едва-едва хватало на две увесистые ноги. Несколько раз перезагружаясь, скрипя шестерёнками и плюясь во все стороны от натуги серыми расплавленными ошмётками, «чудо-вуду» агрегат наконец-то выдавил из чрева своих картриджей последнюю каплю и отключился, издав на прощание жалобный писк умирающей лягушки. Очкарик тяжело выдохнул, протёр мятым платочком запотевшие окуляры, и с выражением в голосе то ли радости, то ли отчаяния, тихо произнёс:
— Ну, вот и моя крошка.
Крошка?! И вот это монументальное творение была лишь крошка?! Я даже не знаю, как вам поточнее описать. Вы видели когда-нибудь гибрид бегемота и двугорбого верблюда? Если нет, то попытайтесь хотя бы это представить… Представили? Точно представили?
Так вот, ничего общего с тем, что я увидел в этой крошке, ну, совершенно ничего общего.
— Мужайся, друг, — похлопал я очкарика по плечу. — Ты уж это, извини за шутки. Я же не знал, как всё серьёзно. А теперь вот точно вижу, что эти курсы тебе нужнее, чем всем нам.
— О, спасибо, — произнёс он в ответ. — Вы тоже заметили горбинку на носу?
— Горбинку на носу? — переспросил я.
— Да, горбинку на носу. Из-за неё моя крошка всегда так комплексует.
— То есть, это единственное, что тебя в ней беспокоит? — моему удивлению не было предела. — Принципиально только это?
— Да.
— Тогда нет проблем. Уверен, что профессор легко поможет вам справиться со столь крошечным изъянчиком.
— Думаете?
— Да, пустяки, как пару раз в бубен ударить, — очкарик вздрогнул от последних слов, но я поспешил исправиться, — я в хорошем смысле, только в хорошем.
И развернувшись, поспешил удалиться от впечатлительного паренька, пока не наговорил лишнего. Тем более, мой три дэ принтер уже стал подавать робкие признаки жизни.
* * *
Так вот она оказывается какая, моя Тома! Я уж и забыл, когда в последний раз видел её такой — запросто и без единого клочка тряпки на теле. И главное, так реалистично всё получилось: каждая складочка, каждый бугорочек, каждая бородавочка и даже родимое пятнышко на попе и шрам от аппендицита на животе.
— Ох, Тома, Тома! Что ты со мной делаешь? — на этот раз скупые мужские чувства дали таки течь, увлажняя левый глаз. — Приду домой, вые… и высушу. Какие такие фотки ты кидаешь в интернет, что так подробно видны все интимные места и послеоперационные неровности?
Ну, а дальше, как я и предполагал, пошли явные разводки клиентов на бабки. Чтобы продолжить познавать искусство вуду пластической косметологии, профессор со своей моложавой ассистенткой предложили нам оплатить дополнительные ускоренные курсы лепки, скульптурных премудростей и прочих, очень важных для понимания красоты, дисциплин.
— Ага! Щас! Спешу отслюнявить. Больше вы меня не увидите.
Бросив прощальный взгляд на глиняную копию своей благоверной, я улучил момент, пока все отвернулись, и, помуслякав палец, потёр след от шрама внизу живота.
* * *
А дома меня уже поджидали раскрасневшиеся глаза супруги.
— Ты почему так долго? — обиженно спросила она.
— На работе задержали. Аврал. Конец квартала, — выпалил я дежурную отмазку.
Тома приподнялась на цыпочках, словно потянулась за поцелуем. Ну да, как же, знаю я все её хитрости. Опять включила свой носовой сканер. Я замер в тревожном предчувствии. Ну, хоть пиво не успел выпить — тут, дорогая, тебя ждал облом. Но вот уловить запах Алисы твои нюхательные сенсоры вполне могли. Всё, прощай спокойные выходные. Пора брать подушку подмышку и приобщаться к гаражному клубу настоящих мужиков, под девизом «Бухаем до понедельника!» И это при самом щадящем исходе конфликта. А если ещё вспомнит про свою маму из Саратова, то вообще — «суши сухари», третья мировая на пороге…
Но нет. Улыбнулась. Чмокнула в щёку — доверяет. И со словами:
— Мой руки. Я ужин подогрею, — исчезает за дверью кухни.
Всё. Пора выдохнуть, пока в глазах не потемнело.
На этом можно было бы и поставить точку в этой странной пятничной истории. Потому как, исправлять мою Тому… хоть голую, хоть в этом стареньком, пропахшем котлетками халате… да побойтесь бога, мужики! Исправлять жену — только портить. Я тут же и думать забыл про эти лохо-вуду-курсы. Тем более, что с кухни уже доносились аппетитные ароматы, переводя мысли на более насущный уровень.
Но оказалось не всё так просто. Уже отходя ко сну, видя, как любимая зачехляет своё тело в длинную ночнушку, с беспокойством замечаю, что что-то во всём этом не так. Но что — не сразу понимаю.
— Дорогая, у тебя вроде шрам был от операции?
— Да. Почему же был? И сейчас есть, — разглядывает она себя в зеркало. — Ой! И впрямь пропал! Рассосался наверное.
Ну да, рассосался, как же. Тревожный червь сомнения уже поселился в голове. И всю ночь, скрежеча зубами, он грыз и грыз мой беззащитный разум, не давая ни покоя, ни сна. Стоит ли говорить, что после этого, на то же утро я оплатил все возможные курсы, надеясь ещё раз на практике проверить страшные догадки. А значит, это опять
НЕ КОНЕЦ…
* * *